– Мне нет прощенья за то, что стало с тобой. – Отец поднял на нее влажно заблестевшие глаза.
– Не надо. У меня все в порядке – куча денег, целая кодла уголовников в подчинении, власть – о чем жалеть? Да, есть маленькое «но» – я вдова в свои тридцать с небольшим, но и это не делает меня несчастной, тем более что… – И тут она осеклась, едва не проболтавшись о том, что Егор жив. – Ну, это не важно. Так что прекрати себя обвинять. Вот погоди – все утрясется, и я приглашу тебя к себе, посмотришь, как я живу.
– Димка рассказывал, что был в твоем доме, – отозвался отец, вытирая глаза и словно стыдясь своих слез. – Говорил, особняк трехэтажный за городом?
– Что есть, то есть! – признала Марина не без удовольствия. – Но это дом моего мужа, я там живу со дня свадьбы, а мой собственный коттедж находится чуть подальше, есть еще один поселок в пригороде, там живут в основном такие, как я, – люди с небезупречной репутацией, скажем так. Я ведь птичка очень известная в своем регионе, про меня такие сказки рассказывают – ого, Андерсен отдыхает!
– Я слышал кое-что, когда снимал передачу.
– Тогда можешь считать, что ты меня неплохо знаешь. Слушай, может, мы с тобой погулять сходим? – предложила Марина. – А то напились, аж в голове шумит, не помешает проветриться.
– Пойдем, конечно.
Вдвоем они гуляли до темноты, просто бродили по улицам и почти не разговаривали, Марина держала его под руку и видела, что и этого ему вполне достаточно. Он то и дело поглаживал ее руку в черной тонкой перчатке, словно проверял, есть ли дочь на самом деле.
– Ты не сердишься, что я свалилась тебе на голову так неожиданно, да еще с тайнами?
– О чем ты говоришь! – возмутился отец, приостановившись. – Ты можешь жить у меня столько, сколько нужно, ведь я не чужой тебе, Мариша. Странно только, что ты просила не говорить никому о своем приезде…
– Понимаешь, я очень сильно запуталась в своих отношениях с мужчинами, мне просто стало нечем дышать, и я должна спокойно и трезво все обдумать и решить, как быть дальше, – призналась Коваль внезапно, поддавшись непреодолимому желанию получить совет или просто быть услышанной. – И я не могу сделать этого, находясь рядом с ними, – они постоянно делят меня и соперничают, мне от этого плохо, потому что я люблю их обоих. Что мне делать, отец?
Он вздрогнул от этого слова, не ожидал, видимо, что она назовет его так хоть когда-нибудь.
– Мариша, как я могу советовать тебе что-то – ты взрослая, самостоятельная женщина, ты уже давно умнее меня… Скажи мне вот что – это Грег и еще кто-то, да?
Это было в принципе ожидаемо – вот этот вопрос. Отец был наблюдательным, это чувствовалось сразу, жизненный опыт и профессия научили его подмечать то, чего, может быть, не видели остальные. В его взгляде было столько сочувствия и желания помочь дочери разобраться в сложившейся ситуации, что Марину понесло – она заплакала навзрыд и призналась:
– Грег – это мой муж, папа, мой Егор… Он не погиб, как все думают. Он пытался в очередной раз вытащить меня из дерьма и сам подставился… и теперь он вынужден жить в этой проклятой Англии, вдали от меня, бросив все, чего добивался всю свою жизнь… Папа, что мне делать – я запуталась… С одной стороны – Егор, принесший ради меня в жертву свою жизнь, а с другой – мой телохранитель, убивший за меня двух крупных криминальных авторитетов… Если бы не Хохол, меня уже не было бы в живых… и, может, от этого всем стало бы только легче…
– Не надо, дочка, не плачь. – Отец усадил ее на какую-то лавочку и обнял, вынимая из кармана платок и вытирая заплаканное лицо. – Ты ошарашила меня, дорогая, я в растерянности… Значит, не зря я подозревал, что все немножко не так, как вы мне рассказывали, мне сразу показалось странным то, как он смотрел на тебя, как говорил о тебе – так ведут себя люди, много лет прожившие вместе.
– Значит, ты догадался? – всхлипывая, спросила Марина.
– Да, дочка, я хотел у тебя спросить, но ты никак не желала общаться со мной.
– Прости – у меня очень тяжелый характер, – виновато опустив глаза, пробормотала она.
Вот так – а Марина подумала, что Егор ему просто не понравился. Но, оказывается, дело было в другом – отец вычислил его и ждал, когда же дочери наскучит ломать комедию. Нужно было самой понять, что предшествующая семейная жизнь не может не оставить отпечатков, не может быть скрыта от всех. Все эти взгляды, поцелуи, прикосновения…
– А Димке ты не говорил?
– Это ведь не мое дело, правда? Захочешь, скажешь сама. – Отец улыбнулся, встал с лавки и подал руку: – Поедем домой, Мариша, уже очень поздно.
Действительно, было совсем темно, дворик, в котором они сидели, освещался плохо, и отец осторожно вел Марину под руку, чтобы не упала, запнувшись о корни старых тополей, росших в этом дворе в просто безумном количестве. Вот уж, наверное, досаждают жильцам в пору цветения, когда пух с них летит!
Дома отец сделал чай, пока Марина была в душе, накрыл маленький столик в гостиной перед телевизором, и они уютно устроились в креслах.
– Мариша, я правильно понял – ты убежала с Кипра потому, что боялась оказаться между ними? – спросил отец, наливая в чашку зеленый чай.
– Да, пап, сегодня вечером должен был прилететь Егор, и я не смогла остаться, потому что смотреть уже не могу на то, как они оба мучаются возле меня.
– И никто не знает, где ты?
– Нет.
– Позвони кому-нибудь из них, – посоветовал отец, протягивая ей телефонную трубку. – Послушай меня, позвони и скажи, что с тобой ничего не случилось, ведь они места себе не находят, нельзя так, Мариша, это жестоко. Позвони, детка, будь умницей.
И Коваль поддалась на его уговоры, набрала номер и на втором же гудке услышала голос мужа, полный такой боли, что ей стало стыдно за свою черствость:
– Алло, кто это?
– Малыш, это Коваль…
– Господи, детка, где ты? – закричал он. – Где ты, что происходит вообще?!
– Егор, послушай, послушай меня, – перебила она. – Прости меня за то, что я сбежала… но я не могу по-другому, мне сложно… я хочу побыть какое-то время одна, мне нужно подумать… Не сердись, ладно? Я позвоню тебе сразу, как только буду готова разговаривать. Не переживай, у меня все в порядке, просто хочу все оценить и взвесить. Я очень люблю тебя, Егор, помни это, хорошо?
– Что ты опять придумала, девочка моя, я чуть с ума не сошел, когда вместо тебя у трапа меня ждал Хохол с новостью, – проговорил Егор севшим голосом. – Мы не знали, что и думать, ты даже записки не оставила…
– Прости меня, родной, так вышло. Егор, я прошу тебя – раз уж ты все равно там, посмотри эту чертову команду, ведь ты разбираешься в футболе получше меня, помоги Хохлу, ладно?
– Хорошо. Но обещай, что будешь звонить, я даже не спрашиваю, где ты, но обещай мне, – потребовал он. – Слышишь, Коваль, обещай, что будешь мне звонить!
– Я не могу…
– Что значит – не могу? Я не прошу ничего сверхъестественного, по-моему!
– Хорошо, – сдалась Марина, поняв, что он начал злиться. – Я позвоню. Целую тебя, родной мой.
– Детка, ты так напугала меня, разве можно? Мне в голову что только не пришло за эти сутки!
– Со мной все в порядке, не волнуйся.
– Я люблю тебя, девочка, не пропадай, ладно?
Его просьба так и осталась безответной, повиснув в воздухе, – Коваль уронила трубку и опять заплакала. Отец подсел к ней и обнял, укачивая, как маленькую.
– Вот и молодец, теперь он не будет так волноваться, разве тебе не приходило это в голову? Нельзя заставлять так страдать того, кто тебя любит, Мариша, это очень жестоко.
– Знаешь, у людей есть поразительное свойство, – произнесла Марина, успокаиваясь и прекращая плакать. – Они всегда делают больно своим самым близким, и с этим вряд ли можно что-то сделать.
От разговоров отвлек звонок в дверь, и Марина вздрогнула от неожиданности:
– Ты кого-то ждешь? – Ей вдруг пришло в голову, что у отца вполне может быть какая-нибудь женщина,
