ее лично.
– Забери меня к себе, я хочу умереть рядом с тобой, чтобы ты закрыла мне глаза.
У Марины внутри все похолодело от ужаса, ей и в голову не могло прийти, что он запросит такое…
– Братан, рамсы попутал? – удивленно протянул Хохол. – Куда тебя забрать с твоим диагнозом, к себе? А ты там больно нужен? Да еще после того, что натворил?
– Я буду разговаривать только на этих условиях! – отрезал Денис, и Коваль не вынесла, встала и, шатаясь, вышла из дома.
Он прекрасно видел, что Марина по-прежнему не может сказать ему «нет», что в душе она все та же запуганная им девчонка, и попытался воспользоваться своим шансом вернуть контроль над ней… Но он не учел главного – Коваль больше не была одна, с ней рядом был Женька. Из дома раздался такой душераздирающий крик, что у Марины волосы зашевелились, но она сдержалась, схватив за руку стоящего рядом с ней Севу. Он понял и слегка обнял ее за плечи:
– Ничего, Марина Викторовна, все в порядке будет. Жека разберется.
– Да… – пробормотала она, спрятав лицо на его груди. – Жека всегда разбирается…
Хохол вышел из дома через двадцать минут, вытер платком лезвие финки, молча вынул из багажника джипа канистру с бензином и, намочив этот же платок, поджег его и бросил в сени. Туда же полетела и канистра.
– Все, валим, – приказал Женька, заталкивая в «Хаммер» безвольно обвисшую в его руках Марину. – Надо успеть раньше ментов и пожарных. Данька, вы дуйте в ту сторону по улице, а мы напрямик рванем, за постом ГАИ стыкуемся. Все, по коням!
Машины стремительно вырвались из поселка, Коваль молча лежала на сиденье, уткнувшись лицом в сложенные руки, Женька гладил ее по голове и тоже молчал. Так они добрались до дома, Женька донес ее до спальни, уложил, сняв кожаные брюки и водолазку, коснулся лба губами:
– Котенок, все кончилось, поверь мне, больше ты его никогда не увидишь. Это я тебе обещаю, а я никогда не говорю зря.
Он ушел вниз и вскоре вернулся с бутылкой текилы и стаканом:
– Давай, маленький мой, накати чуть-чуть, отпустит. – Он налил стакан почти до края, поднес его к Марининым губам, и она послушно выпила, а потом вцепилась в его майку и зарыдала, не выдержав нервного напряжения. – Поплачь, котенок, поплачь, родной, ты ведь девочка у меня, тебе можно…
Марина долго не могла успокоиться, сама себе не могла объяснить причину своих слез. Они просто текли из глаз, капая на Женькину голубую майку и оставляя на ней черные дорожки. Прошло какое-то время, прежде чем она сумела взять себя в руки, Хохол терпел, вытирая ее глаза и пережидая истерику.
– Ну, вот и умница, вот и все, – прошептал он, когда Марина, наконец, перестала всхлипывать. – Пойдем, умоем личико, а то завтра будешь страшная, как моя прошлая жизнь.
Он потащил ее в ванную, преодолевая сопротивление, запихал в душевую кабину и сам присоединился, включив теплую воду. Марине стало лучше, она обняла его и, прижавшись всем телом, соскользнула к его ногам и снизу посмотрела в лицо:
– Женька… что мне сделать, чтобы отблагодарить тебя за то, что ты провернул сегодня?
– Встань и поцелуй меня, – совершенно серьезно ответил он.
Коваль подчинилась, оказавшись мгновенно у него на руках, и так они простояли под водой довольно долго, целуясь и лаская друг друга. Позже Женька гладил ее, растянувшуюся блаженно на водяном матрасе в спальне, бормотал что-то тихонько, Марина даже слов не разбирала. Но ей и не нужно это было, главное, что он был с ней, рядом, что он любил ее и помог избавиться от кошмара, который неизбежно вернулся бы с появлением Нисевича. Теперь все…
Наутро Коваль все-таки решилась поговорить с Хохлом о том, что же он узнал у Нисевича прежде, чем отправить его туда, откуда он уже не сможет ее достать. Женька принес диктофон, запасливо прихваченный им вчера, поставил его на столик в каминной, сам сел в кресло напротив Марины. Она долго не решалась нажать на кнопку, словно боясь, что от этого не только голос Дениса, но и он сам вдруг появится в ее доме. Но послушать было необходимо…
– …Случайно я это увидел, – хрипло и глухо говорил Денис, прерывая свою речь надсадным кашлем. – Они и до этого приезжали сюда, весной, на его машине. Я ее когда узнал, чуть не умер – такая красивая стала, уверенная. И всегда-то штучка была, а уж теперь… сердце остановилось – моя Коваль! Они в дом пошли, а я огородом к окнам, стыдно признаться, на дерево влез, в щель между штор смотрел, как она с ментом этим… Никогда не думал, что и через десять лет буду ревновать ее так бешено… я ведь любил ее, Хохол, так любил… меня к ней как магнитом тянуло – увижу, и все, ничего не хочу больше, никого не надо. Она мне раньше говорила – лечись, мол, Нисевич, а то крыша поедет, а я не хотел – зачем? Мне без нее жить тяжело было, как наркоману без укола, понимаешь? А она ушла от меня… ладно, это только мое, не надо тебе знать. Так вот – подглядывал я за ними всю ночь, чуть не рехнулся от ревности. Но больше они не приезжали. Я вроде и успокоился уже, знал, что не подобраться мне к моей красавице, ты не подпустишь. Я ведь все про нее знаю, она все, что у меня осталось, жена ушла сразу, как только я у Мастифа оказался, забрала сына и свалила куда-то, сука неблагодарная. Да и хрен с ней – это ведь она виновата, что я не женился на Коваль, потерял ее. Ну, а в ту ночь… – Он закашлялся, потом долго восстанавливал дыхание, щелкал зажигалкой. – Вот так же у окна сидел, смотрю – джип в соседний двор влетает, а из него баба выходит. Темно уже было, пригляделся – мать моя, да это ж Коваль! Ну, думаю, опять приперло, будет мента ублажать. А она в дом не идет, на капот запрыгнула, закурила и сидит. Через какое-то время и сам подполковник приехал, машину рядом поставил, за руку девочку мою взял. Ушли они, я только-только через ограду перемахнул, до дерева добрался, смотрю – еще кто-то подъехал, иномарка такая маленькая. Я в траву лег, притаился, гляжу – вышел из машины кто-то, по фигуре вроде баба, а так не видно, темно же, ночь глубокая. Совсем рядом со мной прошла, точно – баба, молодая, полная, никогда не любил таких. Она на лавку встала под окном в кухне, в дом заглянула осторожно, потом соскочила и обратно, в машину. А тут Коваль из дома выходит, в джип свой садится и отваливает. Ну, думаю, все просмотрел из-за сучки этой! Хотел встать, да тут деваха эта снова явилась, из кармана ствол вынула – и к дому. Постучала, мент открыл, видно, решил, что это Коваль вернулась. Девица ему что-то сказала, он ее впустил, а потом – бах, бах – два выстрела, дамочка бегом в тачку, по газам – и поминай как звали. Я обалдел, к дверям кинулся – а там, в коридорчике, уже мент отдыхает, две дыры в груди, и весь пол кровищей залит. Вот так, Хохол. А про джип ваш навороченный не я ментам стукнул, а сосед мой, его ночью по нужде в туалет потянуло, вот он машину и засек. А кто там в ней, что случилось – только по телику и узнал, патриот… – Монолог снова прервался кашлем, потом раздался голос Хохла:
– А ты девку эту рассмотрел? Ведь говоришь, рядом с тобой прошла?
– Молодая, полная, волосы светлые. Да, знаешь, пахло от нее странно – так кормящие матери пахнут, молоком и еще чем-то таким… детским. И еще сказала она странную фразу, когда с крыльца сбегала, что-то типа «вот тебе, сука, за то, что отца у ребенка отняла», что ли? Да, точно, про отца и ребенка. Все, Хохол, больше не знаю ничего. А Коваль передай, что я ее любил. Как умел, так и любил… – зашелестела пленка, обрывая фразу на половине, видимо, Женька выключил диктофон, не желая больше выслушивать излияния, больше напоминающие монолог душевнобольного или маньяка.
Марина откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Все оказалось предельно просто – это Нателла отомстила сопернице, решив подставить по обвинению в убийстве подполковника милиции. Умно придумала, все просчитала, только одно не учла – никто не знал о том, с кем именно крутит роман подполковник Ромашин, только Хохол. А он не сдал бы свою любовницу ни при каких обстоятельствах. Вот и вышло, что погиб начальник ГУВД от рук неизвестного. Против Хохла улик не было – он никогда не бывал в этом доме, его отпечатков там быть не могло. Да-а! И что теперь делать с этим знанием?
«Сдать дуру на кичу? Я не докажу, что это она. И никто, кроме Нисевича, не видел ее там, а он теперь мертв. Круг замкнулся. Черт…»
– Я думаю, что нам с тобой только одна дорога – предъявить ей эту кассету и припугнуть, что Нисевич согласился дать показания в суде, – заговорил Хохол, поняв, о чем думает Марина. – Никто ведь не знает, что мы его… Пусть валит по-доброму отсюда вместе с пацаном своим.
– Я не могу… понимаешь, не могу – там этот ребенок, сын Егора… – простонала она, вцепившись себе в волосы. – Стоит мне только его увидеть, и я поплыву, сломаюсь. А я не могу позволить кому-то думать, что
