– Ну, что там еще? – пробурчал недовольно, стараясь, чтобы голос не дрогнул злорадством.
– Да вот, лихорадка у Олава.
Разбойник поспешно подхватился, вглядываясь в лицо брата. Видно, за годы, что носил он на поясе флягу, яд утратил часть силы – юноша отчаянно цеплялся бредом за ускользающую жизнь. Благо, в сознание не приходил. Хотя, кому бы в голову пришло учиненное старшим братом злодейство. Петер успокоился лишь тогда, когда, прометавшись в жару с неделю, Олав умер. Но до последней минуты, пока дыхание вырывалось с тихим свистом из легких брата, разбойник не находил себе места: в видениях Олава стоял белый город. Ни о чем ином он и не говорил. Но все, чем бредил юноша, так не походило на убогую и неприхотливую жизнь, что значения словам Олава разбойники не придавали.
Один Петер, встретившись глазами с умирающим, понял. Олав на минуту открыл глаза, нашарил лицо старшего брата. Судорожная усмешка искривила губы, черные от жара:
– Что, начинаешь платить?
Петера колотнуло. Пальцы меж воли нащупали черный шар – сокровище было на месте.
Подзуживаемый какими-то смутными желаниями, Петер, тотчас, как похоронил брата, насыпав невысокий холмик песчаной земли, попращался с лесными братьями, не объясняя, куда и зачем лежит его путь.
Рыская волком, в течение нескольких недель перебивался случайными заработками за миску похлебки и глоток вина, пока не достиг побережья.
С моря тянуло сыростью и острым запахом йода. Как и обещала старуха, недалеко от берега, покачиваясь темным от смолы деревом, Петера дожидалось судно. С судна спустили лодку. Еще оставалось время повернуться спиной, но разбойник мельком в разрыве туч увидел женскую кисть, срезавшую алый бутон.
Лодка причалила, ткнувшись носом в прибрежный песок. Петер протянул руку одноглазому незнакомцу и перешагнул через борт лодки. Живо запели уключины. Лодка развернулась, взяв курс на судно, где мореходы уже поднимали паруса.
Странная то была команда. И первые дни, пока не привыкнул, Петер бесцельно мерял шагами палубу, всматриваясь в изжелто-пергаментные лица и изможденные тела, Кожу некоторых мореходов покрывали струпья от подживших ран, каждая из которых казалось, смертельна. У иных недоставало руки или ноги. Лоцман, насмешливый старик с выступавшими передними зубами, опирался на гладко обструганную деревяшку. Петеру казалось, старик следит за каждым его жестом: куда не повернись, Петер натыкался на колючий взгляд черных глаз, горевших непонятной ненавистью и злобой.
Но тяжелее всего – полная неизвестность. Плыли которую неделю, изредка приставая к безвестным островкам, где их всегда поджидал запас пресной воды и бочонки с солониной и сухарями. С Петером никто не разговаривал. Но и между собой мореходы общались лишь самыми необходимыми жестами. Главным, Петер заключил из отрывистых команд, был одноглазый, который то появлялся на палубе, то, несмотря на то, что кругом простиралось море, также неожиданно исчезал.
Единственным утешением был черный шар. Становилось невмоготу, разбойник доставал блестящую тайной игрушку и до рези в глазах всматривался в темнеющую глубину. Стоило сосредоточиться, и перед ним возникал город, который, как было обещано, будет принадлежать ему, стоит потерпеть. Петер был готов драться за свой город, убивать каждого, кто встал бы на пути. Он готов был работать дни напролет. Но ничего подобного не происходило: корабль по-прежнему плыл себе и плыл, все дальше удаляясь от материка. А на Петера попросту не обращали внимания, словно он был лишним чужаком или невидимкой.
С ним происходило что-то странное: теперь он часами лежал на палубе, безучастный и равнодушный ко всему и грезил. В мечтах не было ни опостылевшего моря, сливавшегося с небом на горизонте, ни диких и жестких взглядов лоцмана. Ему теперь даже не нужен был черный шар, умевший показывать пространство через дальние годы.
Как-то, грезя, Петер очутился в небольшом чистеньком городишке, центром которого было строение серого камня. Ко входу стекались такие же чистенькие, как и сам город, его обитатели. Петер, пользуясь властью, которую дают грезы и воображение смешался с толпой и, миновав арку входа, очутился в ярко освещенном зале. Люди устремлялись по узкому боковому коридору. Петер, заинтригованный, опередил многих.
– Вот и ты, – перед разбойником, скрестив ноги на полу сидел полуобнаженный старик. – Я давно ждал тебя.
– Откуда ты меня знаешь? – заинтригованный, Петер протянул руку. Видение старика было вполне осязаемым и даже теплым. Никогда раньше у Петера не было таких реальных снов.
– Это не сон, – возразил старик. – Просто я хочу попытаться спасти твою душу, если не поздно. Хотя, – старик нахмурился, пожевав губами, – не знаю, стоит ли стараться: слишком невзрачна и полна желчи твоя внутренняя суть.
– Ты, старая колода, – разозлился Петер, – как ты смеешь воображать, что можешь понукать мной? Ты – мое порождение, тебя ведь на самом деле нет и быть не может. Я знаю, что сейчас плыву к своему городу белого камня, а ты – лишь моя выдумка, которой я забавляюсь от скуки.
– Да? – иронично покривился старик. – Тогда попробуй вернуться!
Петер развернулся, но там, где только что был туннель коридора, перед ним вырастала стена. Он закружил по залу – только стены сплошного камня.
Сдавшись, Петер обернулся к старику:
– Хорошо! Скажи, что все это значит?
– Не по душе мне забавы Одина, – невразумительно отозвался старик. – Выбрось, пока не поздно, черный шар.
Петер съежился: вот еще кто-то знал о его тайне.
– Это вовсе не такая уж великая тайна, как ты думаешь, – старик снова читал мысли. – Когда-то, когда боги, а не люди заселяли землю, у каждого аса была такая игрушка. Черный шар может растягиваться и спрессовывать время. И много путаницы и неразберихи принесли шары в этот мир, пока асы не решили, что лишь порядок и последовательность событий – залог того, что кому-нибудь не взбредет развернуть время вспять. А там, позади – прежний хаос и темнота. Древние знания утрачены даже богами. Что же будет, если отдать власть над временем простым смертным?
– А, – догадался Петер, – значит, управляя шаром, я смогу быть вечно молодым?
– Я так и думал. Как правило, вечная жизнь – это первое, что приходит на ум смертным. Но это не самое страшное, что ты сумеешь наворотить, если я не сумею остановить тебя. Ведь, удержи время лишь на год, не вылупится ни одного птенца по весне, не вырастет ни единого росточка, который через годы станет могучим деревом. Не появится на свет младенец, которому боги даруют право прославить подвигами и отвагой свой народ. И все из-за глупца, цепляющегося за тщету собственного существования!
– Но что мне за дело до птичек и нерожденных младенцев? – презрительно хмыкнул разбойник. Теперь, когда он узнал, что за сокровище он держит в руках, мечты о городе отступили, покрываясь дымкой. Он ведь сможет перешагивать через столетия.
Он увидит истоки зарождения жизни на земле – он шагнет в будущее, прихватив из прошлого то, что сочтет достойным его.
– Я вижу, – старик потер ладони, грея кончики пальцев. – Ты уже унесся в мечтах – однако, как видишь, ты по-прежнему рядом со мною. Как ты думаешь, зачем я рассказал тебе о власти черного шара?
Сердце у разбойника екнуло от недобрых предчувствий. В зале стало темнее и вроде труднее дышать. Он огляделся: так и есть, стены, неприметно, но неуклонно сближались. Потолок, вначале едва различимый купол высоко над головой, теперь угрожающе наклонился, грозя приплюснуть.
– Да, ты правильно угадал, – тоненько хихикнул старик, – тебе не выбраться из собственного видения.
Помертвевший разбойник кинулся к тщедушному уродцу, одной рукой ухватив и приподняв невесомое тело:
– Но твоя смерть придет за тобой раньше! – рявкнул Петер, осознав, в какую ловушку попал.
Еще мгновение – и голова старика, ударившись о камень стены, треснула, обдав разбойника брызгами крови и кусочками мозга.
