— В тесноте, да не в обиде, — сказала девушка. — Все поместимся.
— А как тебя зовут, красавица? — спросил Пощалыгин.
— Ирина. — Девушка повернулась лицом, и Сергей обомлел: и впрямь красавица — черные глазищи, черные брови, а коса русая, толстым жгутом на груди.
— А меня зовут Фекла Ильинична, — сказала старуха. — Я ее бабка.
— Очень приятно. — Пощалыгин прищелкнул каблуками. — Перед вами — Жора Пощалыгин!
Женщины, подоткнув подолы, взялись подметать, мыть полы и окна, вытирать пыль — и сразу изба приняла обжитой, уютный вид. Они рассказали, что в избе жил полицай, сбежавший с немцами.
— Иуда, — сказала Фекла Ильинична. — Наших сколь повыдавал.
— Попадись он мне, — сказал Пощалыгин.
Шубников раздобыл молоток, гвозди, приладил к столу сломанную ножку. Пошарил глазами: что бы еще подправить? Покрепче прибил дверную скобу, смазал петли, чтоб не визжали.
— Товарищи, объявим воскресник, — сказал Соколов. — Что требуется гражданскому населению?
Гражданскому населению требовалось многое. И вот бойцы пилили дрова, кололи, укладывали поленницей, вкапывали столб для ворот, рыли сточную канаву, крыли дранкой крышу, наливали водой рассохшуюся бочку, починяли рамы. Быков ковырялся в ходиках. В сенях отыскался рубанок, и Соколов обстругивал доску для крыльца. «Жжик! Жжик!» — смолистая стружка завивалась, падала к ногам, и это как-то умиротворяло лейтенанта.
Ирина подавала то топор, то пилу — раскраснелась, тапочки стучат-постреливают, в косе лента. Сергей работал, старался не обращать на нее внимания. И не раз ловил на себе ее взгляд.
Пощалыгин поигрывал мускулами, подмигивал Ирине:
— Мировые ребяты в нашем взводе? Подфартило тебе, девка!
И старухе подмигнул:
— Мамаша, на обед-то мы заробили?
Старуха улыбалась провалившимся ртом, кашляла, причитала:
— Соколики, радетели, родные наши ослободители… Под загородку подлезла соседка — крепкая, сдобная, в клетчатом платочке, — принесла в подоле яиц.
— Остатняя курочка снесла маненько. Немые позабирали. Кушайте, товарищи бойцы, да лупцуйте немых похлеще!
— С яичек покажем класс, — сказал Пощалыгин и обнял ее. — Спасибочки, лапочка!
Она прикрылась платочком: «Хи-хи… какие вы!», но мужскую руку с плеча не сбросила. Пощалыгин что-то зашептал ей, она хихикала.
Проводив соседку до изгороди, Пощалыгин сказал Сергею:
— Со вдовушкой порядок! И ты не теряйся, Сергуня. Отобедав, Пощалыгин отпустил брючный ремень на одну дырку:
— Мертвый час. Отбой.
Но сам отдыхать не стал, шепнул Сергею в ухо: «Смываюсь в соседний двор, ко вдовушке. Не считайте пропавшим без вести».
Сергей тер ветошью разобранную винтовку, смазывал маслом и глазел на Ирину. Она в бумазейном платье — платье маловато, обтягивает фигуру, — тапочки стучат-постреливают, если бы в мире была лишь эта стрельба!
Фекла Ильинична легла на кровать, укрылась тулупом. Сержант Сабиров спросил ее:
— Болеете, бабушка?
— Нутро болит, сынок. И ноженьки не носют. Старая я…
Улучив, когда Ирина вышла в сени, Сергей встал и пошел за ней. Сени были низкие, тесные, уставленные рассохшимися кадушками и ветхими, смятыми ведрами, и пахло тут пылью и мышами.
Сергей задребезжал ведром, Ирина оглянулась, нагнула голову. Полоса света падала на нее из приоткрытой двери: волосы пушатся, пробор — как стрела, на затылке гребешок. Сергей сказал, не узнавая своего голоса:
— Давайте познакомимся.
— А мы разве не знакомы? Ну давайте. Ирина.
— Сергей.
И больше ничего не мог сказать. Переминался.
— Сергей, — повторил он и протянул руку. Придержав ее пальцы, он пожимал их, как полагал, со значением.
— Вам помочь чем-нибудь? — спросил Сергей.
— Чем-нибудь? — Ирина улыбнулась.
Скрип половиц. Сергей отпустил ее руку. В сени протиснулся Соколов, сказал Ирине:
— Кому жалобу писать на скверную погоду?
— Всевышнему, товарищ лейтенант.
Ирина отвечала Соколову, но глядела на Сергея. И Сергею это было приятно.
— Ирочка, — сказал Соколов, — вы нам разрешите организовать баньку?
— Пожалуйста, товарищ лейтенант. Дрова есть…
— И ужин поможете организовать? После баньки…
— С удовольствием. Но мне требуется помощник — начистить картошки.
— Я помогу, — сказал Сергей.
— Хватит одного? Добровольца? — спросил Соколов.
— Хватит, товарищ лейтенант.
Другие еще возятся со смазкой оружия, а Сергей уже засучивает рукава, Ирина повязывает ему фартук. Они друг против друга, колено в колено, из-под их ножей ползет картофельная кожура.
Потом он с Журавлевым таскает, не расплескивая, ведра от ручья к окосевшей баньке на задворье. Быков с удара колуна разламывает чурку. Дровишки березовые, гореть будут отменно.
Братцы, какое же блаженство — развалиться на полке, париться, охлестываться березовым веником и чувствовать: здоровеешь с каждой секундой! Намыль башку пенистей, окрестись веничком с протягом, плесни из шайки на раскаленные камни, поддай парку!
А потом они подшивали выстиранные и выглаженные подворотнички, латали гимнастерки и шаровары, ваксили сапоги и ботинки, Шубников хмыкал в зеркальце: «Ишь оброс!» Гримасничая, сдирал безопасной бритвой с кадыка щетину. Лейтенант Соколов тоже брился, надув щеку и мурлыкая вальс, Курицын подправлял ножницами скобу на шее Сабирова, а тот на полевой сумке сочинял письмо домой. Сергей вместе с Ириной раскладывал на клеенке котелки, миски и тарелки с отбитыми краями и выщерблинами, деревянные ложки, жестяные кружки и граненые стаканы.
А потом, отбеленные, распаренные, с сырыми волосами, они уселись за стол. Что за стол! Термос супа, в нем плавают шкварки. Термос каши. Сковорода жареной картошки. Чугунок вареной картошки в мундире. На подносе — груда ржаных ломтей. Вилки капусты. Перья лука. И украшение стола — лейтенантов доппаек: сливочное масло, печенье.
Ирина, пошушукавшись с бабкой, достала из корзины мутную бутыль с самогоном. И соседка-вдовушка, которую привел Пощалыгин и которая преданно смотрела на него, поставила на стол бутылку. Ирина спросила:
— Можно, товарищ лейтенант? Помаленьку?
— Ну разве что помаленьку… Как, парторг, разрешим?
— За победу — можно, — сказал Быков, Пощалыгин вышиб пробку из бутыли, крутой первак маслянисто булькнул в стакан.
— И мне, сынок, плескани, — сказала старуха, привставая на локтях.
— Будет исполнено, Фекла Ильинична!
— Захарьева, часового, не обдели, — сказал сержант Сабиров.
— Будет исполнено!
Ирина уполовником с обломанной рукояткой разлила суп. Соколов взял кружку, поднялся:
— За победу, товарищи!
С грохотом отодвинулись табуретки и стулья, а кружки и стаканы сдвинулись — перекрестное, не в
