— Тот компьютер, где у вашего Ресовцева хранится почта.
— А разве не на его собственном…
Сергей только рукой махнул и усмехнулся достаточно презрительно, чтобы Терехов ощутил свою полную компьютерную безграмотность, но все же и снисходительно, чтобы сосед не обиделся.
— Ну хорошо. Провайдер так провайдер.
— Сложно и опасно, — сообщил Сергей. — Там наверняка защита. И вообще это подсудное дело.
— Понятно, — сказал Терехов. — Не можешь, значит.
— Почему не могу? В принципе…
— Или не хочешь.
— Подумаю, — сказал Сергей, поднимаясь. — Это может занять не один час, а мне еще на завтра математику делать. И вообще…
Сделав неопределенный жест, который можно было истолковать и как отказ, и как согласие, Сергей пошел к выходу, так и не взглянув Терехову в глаза. Будто сообщник по грязному делу, подумал Терехов. Будто я предложил ему ограбить банк, а он и отказать не хочет, и пойти не решается.
— Спокойной ночи, — сказал Терехов.
Глава одиннадцатая
Терехову казалось, что уличные торговцы открывают свои лавки ни свет, ни заря. Сам он обычно не выходил из дома раньше десяти, но, здраво рассуждая, предполагал, что лучшие часы для уличной торговли — пиковые, когда народ валит к метро и, хочешь-не хочешь, проходит мимо торговой точки. Здравый смысл, однако, имел, похоже, различное содержание для него и для продавцов нехитрым товаром — во всяком случае, в половине одиннадцатого, когда Терехов пересек улицу Шаболовка и обогнул знакомый киоск, фанерные щиты оказались опущены, а большой амбарный замок лучше всякой надписи «Закрыто» свидетельствовал о том, что дожидаться продавца матрешек придется неизвестно сколько времени. А вдруг тот вообще взял выходной?
Поодаль — метрах в двадцати — открыт оказался газетный киоск, в глубине которого, прикрывшись от покупателей журналом «XXL», сидело существо, с первого взгляда похожее на мужчину, а со второго оказавшееся солидной дамой лет пятидесяти, остриженной наголо и с длинной сигареткой в желтых зубах.
На вопрос о том, не знает ли уважаемая, когда откроются матрешки, дама повела плечами, будто выступала на сцене в цыганском театре, аккуратно положила журнал поверх прочих выставленных на продажу печатных изданий (на развороте полуголая девица лет семнадцати демонстрировала свои еще не вполне сформировавшиеся прелести) и въедливо сказала:
— На хрена тебе матрешки? Деньги, что ли, девать некуда?
— Матрешки мне ни к чему, — сообщил Терехов. — Продавца жду. Как его…
— Витьку, что ли?
— Витьку, — согласился Терехов и понял, что сморозил глупость. Лысая красавица бросила в его сторону презрительный взгляд и отгородилась журналом — на этот раз вполне пристойным «Огоньком», наугад взятым с прилавка.
— Нет, — Терехов постарался исправить допущенную оплошность, — у меня с ним ничего… Я только узнать хотел… Может, вы скажете, так я Виктора и дожидаться не стану. Мне, собственно, нужна Жанна Синицына, которая этих матрешек привозит. Вы ее должны были видеть…
— Никому я ничего не должна, — сказала лысая красавица, опустив журнал, и посмотрела на Терехова более внимательно. — Тебе — подавно.
— Много вам удается продать, если вы со всеми покупателями так разговариваете? — поморщился Терехов.
— А ты покупатель, что ли? — поинтересовалась красавица. — Ага, поняла, покупаешь информацию. Стольник — и я тебе все сообщу о Жанночке. Что знаю, конечно.
Чертыхнувшись про себя, Терехов полез в кошелек, стараясь не показывать, что лежит там у него не единственная сотня — кто знает, сколько она еще запросит, увидев деньги? Взяв сотенную и быстро проведя по ней фломастером, старая красотка сказала, будто читала по-писанному:
— Жанна Романовна работает с этим киоском с прошлого года. Она старший менеджер в фирме «Москворецкие игрушки». Приходит сюда каждый день — во-он в том доме у ее мужа кабинет был. Сегодня, правда, его милиция опечатала. Он, бедняга, третьего дня в ящик сам с собой сыграл.
— Сам с собой?
— Сам с собой — самоубился, значит. Повесился.
— Бедняга, — сказал Терехов. — А Жанна Романовна здесь уже была сегодня?
— Была, с милицией приезжала.
— Как мне ее найти?
— Не знаю. Наверняка придет к вечеру — часов в шесть, поглядеть, сколько Виктор наторговал.
— Так его же нет, Виктора…
— Появится, — уверенно сказала красотка. — Тут раньше обеда все равно никакой торговли. В час появится — точно.
— Спасибо, — сказал Терехов и посмотрел на часы. До появления Виктора оставалось больше двух часов, а до приезда этой женщины — почти весь долгий день, ждать Терехов не хотел, побрел в сторону перехода и неожиданно для себя (сознание в принятии решения вроде бы не участвовало) вошел в знакомый подъезд (дверь оказалась не только не заперта, но распахнута настежь), поднялся на второй этаж по выщербленной лестнице и оказался в коридоре с тремя дверями, на одну из которых действительно была налеплена длинная полоса бумаги с подписями и большой круглой печатью, смазанной настолько, что подделать ее смог бы дворовый умелец с трехклассным образованием.
Терехов остановился перед дверью, не очень понимая, пришел ли он сюда, чтобы скоротать время, или для того, чтобы получить какую-нибудь информацию. Одна дверь слева, другая справа от опечатанной квартиры — за ними ведь кто-то живет…
На левой двери висела табличка: «И. П. Пращур», на правой таблички не оказалось, но светло- зеленым мелом было аккуратно выведено нецензурное слово.
Помедлив, Терехов позвонил в левую дверь. Послышались тяжелые шаги, мерные, будто шаги командора, зазвенела цепочка, и дверь приоткрылась ровно настолько, чтобы стало видно лицо. Это был мужчина лет шестидесяти с коротко стриженными усами и шкиперской бородкой. Аккуратная лысина, будто бухточка, окруженная покрытым густой травой берегом, тускло блеснула в солнечном луче — в комнате было невидимое Терехову окно.
— Слушаю вас, — сиплым басом сказал мужчина, глядя не в лицо Терехову, а на его туфли.
— Я, собственно, к вашему соседу, — объяснил Терехов. — Смотрю: опечатано. Вот и хотел узнать…
Дверь захлопнулась, но тут же распахнулась настежь.
— Входите, — предложил шкипер.
Лицо его показалось Терехову смутно знакомым — вряд ли они встречались прежде, но видел его Терехов, точно видел, только где и когда?
Он вошел в большую комнату с тремя окнами.
— Сюда, — сказал хозяин, подталкивая гостя в спину и не давая толком осмотреться. Диван, на который Терехов опустился, пропах кошками, но животных в комнате не было — разве что кошачье семейство попряталось по углам. Или гуляло на улице.
Шкипер поставил перед диваном стул, прочно уселся, загородив интерьер своей широкой фигурой. К тому же, солнце из окон светило Терехову в глаза, и он видел только силуэт. Это было неприятно, но не он диктовал правила игры, пришел незваным, так задавай вопрос и уходи.
— Вам сам Эдуард нужен или его супруга? — спросил силуэт.
— Оба, — сказал Терехов, надеясь, что не совершил ошибки.
