Петя заметил, что с папок на его чудный пиджак попала пыль, и стал отряхиваться.
– А у тебя как дела? – Максимыч резко повернулся в сторону Ильи.
Илья, в сей момент с презрением разглядывавший угрюмое лицо Циолковского на скрывающем сейф портрете, перестал сучить нитку из рукава свитера:
– А я, Максим Максимыч, свидетеля по делу оборотня кажется нашел, – с гордостью в голосе отчеканил начальник отдела рекламы «РомЭкс».
– У тебя вроде «труба». Дай, мне позвонить срочно надо, – словно не придав важности услышанному, шеф зачем-то зашарил рукой в тумбе стола.
Илья подступил поближе, протянул трубку мобильной связи. В холодных неоновых лучах ламп его лицо чудилось розово-голубым. Как у обмороженного трупа – на мгновенье показалось Пете. Максимыч, оторвавшись от поисков чего-то внутри стола, набрал номер и прижал трубку к уху:
– Фу, наконец не занято, – через голову Ильи облегченно поделился он с Петей. – Алло? Алло, Герман? Это Храпунов из «РомЭкс»... Храпунов! Ну как, надумал брать Быстрыха? – свободной рукой из недр стола Максимыч выудил запотевший графин и пыльный граненый стакан. – Сдался тебе Ильин. Я бы на твоем месте брал Быстрыха. Вот за Делюкина не отвечаю, а Быстрых – то, что вам надо! Таких главных инженеров днем с огнем поискать! – налил в стакан прозрачную жидкость, скорее всего воду, – Ты его резюме внимательно читал? А Ильина? Заметил разницу?.. Ну и что, что Быстрых раз в три года меняет работу? Вы что, свой проект лет на десять растянуть решили?.. Брось, обыкновенная западная практика. Да я бы тоже, будь наемным работником... Ну ладно, двух дней подумать хватит? Трех? Я перезвоню. – Максимыч отключил трубу и, не отрывая зад от стула, протянул ее подчиненному.
Илье пришлось наклониться, и в этот момент Максимыч вдруг выплеснул в лицо Илье содержимое стакана. Мобильный телефон громко брякнулся об стол. Длинные патлы Ильи встряхнулись, словно пепел выветрило из опрокинутой пепельницы. Илья зажал ладонями лицо, а из-под пальцев засочился зеленый клоунский дым.
– Вяжи его, ребята! – рявкнул командир оторопевшим Паше и Пете.
Петя что-то понял в происходящем только тогда, когда схлопотал от Ильи веский удар локтем в солнечное сплетение. А более шустрый Паша под шорох пляшущего на полу кулька с шелухой уже проводил коронный финт из славяно-горских секретов: захват правой десницы соперника; подсечка; рывок всем корпусом, не отпуская десницу, назад; и бросок с переворотом.
Сквозь слезы, ловя губами ставший неподатливым воздух, Петя узрел мелькнувшие в падении тела коллег. Увидел, как Максимыч этаким колобком выкатился из-за стола на помощь Паше, при всех своих бойцовских талантах еле сдерживающем прижатого к полу Илью. И уже почти сбросил с себя Илья Пашу, и на долю секунды глаза встающего с колен Пети пересеклись со взглядом Ильи. И не узнать было лица Ильи – не кислота содержалась в стакане, и не кислота исказила черты, а нечеловеческая злоба. А в глазах алые угли.
Но тут кургузый пиджак Максимыча заслонил все, кроме выкаблучивающихся по кафельным стенам теней. Коротко передернулись, как затвор винтовки, плечи Максимыча. Из самой гущи свалки раздался животный крик, ничуть не похожий на голос Ильи. Тем не менее Илья снова был повержен, а шеф с верным помощником пытались удержать на полу ужом извивающееся тело. Зверино клацнули зубы Ильи, но Паша исхитрился увернуться.
– Петруша!!! – тяжело и истерично взвыл Максимыч. – Мощи волоки! Мощи!!!
Петя так и не смог от боли распрямиться, поэтому на карачках, как собака высунув язык, оббежал свалку и опрокинутый стул. Добрался до ящиков стола. Дернул первый – всколыхнул какие-то бумаги. Дернул второй – не то. Здесь ждал своего часа маузер, но приказа хвататься за маузер пока не было. Дернул третий – пусто.
– Петр! – завопил Максимыч, и по отчаянью восклицания легко было догадаться, что вот-вот одержимый Илья сбросит седоков.
Петя еще раз выдернул второй ящик. Так и есть. Обыкновенный с виду деревянный пенал, опечатанный пластилиновым блином с утопленной внутрь сургучной ниткой, прятался за маузером. Петя подхватил гремящую сухим изнутри коробку и так же неловко стуча коленями и локтями, оббежал стол.
И увидев простенький с виду пенал, бьющийся под телами старших исаявцев Илья вдруг обмяк. Только угли в еще глубже провалившихся глазах зардели пуще, будто их прохватило порывом ветра.
Сидящий на груди пленника Максимыч принял пенал из рук стажера, кивнул за спину:
– Нетопырки крепче держи лишенцу! – а сам воздел пенал над головой. – Ну, бесово отродье, зришь?
– Зрю, – покорно согласился прекративший рыпаться Илья.
Стажеру, вцепившемуся в правую ногу пленника, из-за тяжело вздымающейся спины Максимыча ничего не было видно. Петя попробовал считать подсказку с лица обвившего левую ногу отступника болевым захватом Павла. Но Паша хлюпал расквашенным носом, и кроме гримасы боли его лицо ничего не отражало. А на налившейся кровью шее даже вытатуированный крестик стал неразличим.
А командир низко склонился над поверженным Ильей и, вероятно, приложил пенал ко лбу. И вроде бы ничего не произошло, только у стажера зазвенело в ушах. Будто кто тренькнул сзади рыболовным колокольчиком.
– Порядок, – устало определил Максимыч и стал неловко сползать с груди плененного сотрудника. – А вы чего разлеглись? – отсапываясь, недовольно прикрикнул Максимыч на Петра и Пашу. – Сеанс окончен.
Паша поднялся, подсобил встать Пете, уже ощупывающему – цел ли драгоценный клетчатый пиджак, и как ни в чем не бывало протянул руку распростертому Илье. Приняв руку помощи, Илья достиг вертикального положения и яростно затряс головой, будто выбравшийся из омута зверь.
– Ты какого ляда мне нос расквасил, ирод? – беззлобно упрекнул Паша и полез в карман за грязным платком. Таковой обнаружился, Паша окинул место побоища взглядом. – Максимыч, ради такого случая дозволь в благодати платок намочить? – удостоил герой кивком забытый на столе графин.
– Еще чего. На дурную кровь святую воду переводить?[7] – вернувшийся за стол шеф бережно убрал в ящик деревянный пенал с так и не вскрытой пластилиновой печатью. А следом и графин. Чтоб не было соблазна.
Петя уже знал, что если печать с пенала, где береглось несколько молочных зубов святого Глеба, довелось бы вскрыть, Максимычу пришлось бы отписывать объяснительную в Москву. А это пятно на отдел. И такие вещи даром не проходят. Чего доброго, и комиссия могла бы нагрянуть, а потом на федеральных совещаниях питерский филиал полоскали на все лады. Но сейчас стажера больше радовало, что пиджак не пострадал.
– Максимыч! – Илья горестно ткнул пальцем в трубку мобильника на столе, по корпусу которой побежала трещинка. – Можно же было понежней...
– Это уж мне самому решать, – буркнул, отведя глаза, Максимыч.
– Ну да, – продолжал горевать Илья. – За те гроши, которые здесь получаем...
– Не канючь! – досадливо хлопнул ладонью по столу Максимыч. – Возмещу. Выпишу премию по линии «РомЭкс».
– Выпишешь ты, как же. Знаю...
– Не ной, – еще раз, но уже зло, хлопнул об стол Максимыч. – Лучше объясни-ка, мил человек, соврал ли ты про анчутку по делу оборотня?
– Ясен пень, соврал, – беспечно кивнул Илья. – Он почему-то решил, что ты пилигримство никому не доверишь, сам займешься. Тут-то бы Он тебя и...
Максимыч задумался, уставившись прямо перед собой в стол и шевеля седины пятерней:
– Интересненько, почему Он так решил?
– А я почем знаю? Ты ж понимаешь, я как кукла на ниточках, простой исполнитель.
– Ну ладно, – Максимыч перестал теребить седины. – А признайся-ка, мил человек, на чем тебя Передерий вербанул?
Илье явно стало стыдно, его пальцы засучили выбившуюся из рукава нитку:
– Как последний пацан, спалился на одноразовой ручке. Ехал в метро, место сидячее. Я, чтоб время не терять, прикидки в блокноте стал записывать. Тут чернила и кончились. Я на выходе ручку в мусорный
