тревожился. Хей выскользнул из комнаты. Покойный сын президента все время незримо сопровождает его в душе.
Теплый, безмятежный майский вечер почти не напоминал о душном, жарком лете, идущем вослед. Выйдя через открытую дверь на балкон, Линкольн положил ладонь на перила, озирая город. Потом обернулся, услышав оклик жены.
– Я здесь.
Вышедшая к нему Мэри Тодд Линкольн впилась пальцами в руку мужа, увидев собравшуюся на улице толпу, озаренную светом факелов. После смерти Вилли она замкнулась и почти не покидала своей комнаты. Порой ее поведение выходило за рамки простой меланхолии – она разговаривала сама с собой и принималась обирать свою одежду. Доктора высказывались о ее состоянии крайне сдержанно, и Линкольн начал опасаться за ее душевное здоровье, хотя не упоминал об этом ни одной живой душе. Вот и сейчас обнял ее одной рукой за плечи, но не проронил ни слова. Боль утраты по-прежнему оставалась так велика, что они не могли о ней говорить. Собравшаяся внизу толпа пришла в движение – кто-то ушел, кто-то пришел, возбужденные голоса порой вздымались до крика.
– Ты знаешь, что они говорят? – спросила Мэри.
– Наверное, то же самое, о чем вопят уже не первый день. Не сдаваться. Помните Революцию и тысяча восемьсот двенадцатый год. Если англичане хотят войны – они ее получат. И тому подобное.
– Отец… что же будет?
– Мы молимся о мире. И готовимся к войне.
– Нет ли способа остановить это?
– Не знаю, мать. Происходящее подобно лавине, устремляющейся под гору – все быстрее и быстрее. Попробуй встать на ее пути, задержать ее – и она тебя сокрушит. Прикажи я отпустить Мейсона и Слайделла сейчас – и меня могут обвинить в государственной измене, а то и просто-напросто линчевать. Таков уж общий настрой. Пока что газеты ежедневно подливают масла в огонь, а каждый конгрессмен считает своим долгом провозгласить речь о международных отношениях. Твердят, что войну против Юга можно считать почти выигранной, что мы можем дать бой и им, и всякому, кто будет напрашиваться на неприятности.
– Но как же англичане, неужели они и вправду отважатся на такое страшное дело?
– Ты же читала их ультиматум, весь мир его читал, когда газеты опубликовали его от слова до слова. Мы связаны по рукам и ногам. Я отправил с Лайонсом предложение мира, но они отвергли его с ходу. Нам придется согласиться на их условия, и никак не менее. Согласившись на требования британцев, когда Конгресс и народ так и бурлят, я с равным успехом могу затянуть петлю на своей шее собственными руками.
А их газеты даже похуже наших. Они практически вышвырнули из страны нашего посланника Адамса. Сказали, чтобы без согласия на их условия не возвращался. Он привез кипу лондонских газет, каковые не высказывают ни тени сомнений. Тамошние игроки заключают пари о том, когда начнется война и сколько понадобится времени, чтобы побить нас.
– А Юг?..
– Ликует. Южане ждут не дождутся этой войны и взирают на Мейсона и Слайделла, как на великомучеников. Британия уже признала Конфедерацию свободной и суверенной державой. Обе стороны уже поговаривают о военной помощи.
Толпа вдруг разразилась громкими криками, вспыхнули новые факелы, озарившие цепь солдат, охраняющих Белый дом. На Потомаке светились огоньки сторожевых судов, а еще дальше – огоньки других кораблей и лодок.
– Пойду в дом, – промолвила Мэри. – Понимаю, это глупо, вечер такой теплый, но я вся дрожу.
– К несчастью, у нас гораздо больше поводов, чтобы дрожать.
В доме дожидался министр военного флота Уэллс, поправляя парик перед зеркалом. Мэри безмолвно проскользнула мимо него.
– Как я понимаю, военный флот, как всегда, на высоте, – сказал Линкольн.
– Как всегда. Кольцо блокады на своем месте и стягивается все туже. До меня только что дошла весть, что бывший военный министр сел на корабль, чтобы пуститься в дальнее плавание до Москвы.
– Я решил, что из него выйдет отличный представитель нашего правительства при русском дворе.
– Уверен, скоро он примется продавать царю разводненный акционерный капитал, если будет выступать в своем амплуа, – громко рассмеялся Уэллс. – Любопытно, что они подумают о криводушнейшем из политиков Соединенных Штатов?
– Я удостоил его этой награды не без колебаний. На это звание претендовала невероятная уйма других.
Тут в комнату заглянул Джон Николай.
– У дверей дожидается военный министр, сэр. Интересуется, нельзя ли ему повидаться с вами на пару минут?
– Разумеется. – Линкольн повернулся к Мэри. С улыбкой пожав ему руку, она удалилась. Слушать разговоры о войне сегодня было выше ее сил.
– Вы не принесли мне дурных вестей, мистер Стэнтон? – осведомился Линкольн у нового члена своего Кабинета министров. Они со Стэнтоном редко виделись с глазу на глаз, но после своего некомпетентного предшественника Камерона Стэнтон являл собой прямо-таки образчик результативности.
– К счастью, нет. Я только что закончил совещание со своим персоналом и полагал, что надобно вас известить об итогах. Мы ничего не можем поделать, пока планы англичан не прояснятся. Поскольку мы в настоящее время уже пребываем в состоянии войны, то, полагаю, готовы, насколько это возможно. Однако предпринимаем и специальные меры на севере. Линия границы там весьма протяженна и плохо защищена. Мобилизованы ополченцы, до сих пор находившиеся в резерве, и приведены в состояние боеготовности. Ситуация на море лучше известна Уэллсу.
– Как и вы, мы приведены в состояние полной боеготовности. Единственный факт, утешающий меня в эту черную годину, что после Крымской войны англичане подзапустили свой флот.
– От генерала Халлека никаких вестей? – поинтересовался президент.
– Есть вести. Он телеграфировал, что занял свой новый пост во главе Северного округа в Нью-Йорке. Как и было согласовано, генерал Грант занял его место в округе Миссисипи. Шерман находится при нем, и совместно их армии образуют надежный барьер против любых поползновений мятежников.
– И теперь нам остается только ждать.
– Совершенно верно…
В коридоре послышался топот бегущих ног, а затем Джон Хей ввалился в двери, даже не постучав.
– Господин президент, депеша из… из Платсберга, штат Нью-Йорк. Задержалась, телеграфные провода к югу от этого города перерезаны.
– И что там сказано?
Хей принялся читать принесенную бумагу, поперхнулся словами, но в конце концов выдавил:
– А… атакован британскими войсками. Полковник Янделл, Платсбергское добровольческое ополчение.
Вторжение!
Должно быть, войска шли всю ночь. Потому что на рассвете они уже шагали по полю, подошвами сапог попирая всходы пшеницы. Часовой вызвал полковника, и тот вышел, растирая лицо и заспанные глаза.
– Красномундирники! – Он захлопнул рот, осознав, что таращится на них, как юная барышня.
Они медленно маршировали через поле к американским позициям, построившись в две цепи, затем по команде остановились. Их пикеты находились впереди, прячась среди деревьев и складок местности. На обоих флангах располагались кавалерийские отряды, а в тылу – приближающиеся по дороге полевые орудия. Стряхнув с себя оцепенение, полковник Янделл крикнул:
– Сержант, подымайте роту! Я хочу передать сообщение для…
– Не могу, сэр, – сумрачно отозвался сержант. – Попытался телеграфировать, как только их увидал, но провод, наверно, порван. Очень много кавалерии. Они легко могли обойти нас ночью и перерезать провода.
