на помощь Марине Леонидовне, женщина она энергичная, но там ей приходится тяжело'. Ну, и решили, а Степан Никанорович говорит: 'У него сестренки одни остаются, ну, да мой Андрей лишний раз навестит...'
- Да? Так и сказал? - удивилась Динка; ей всегда казалось, что отец Андрея недолюбливает ее.
Леня криво улыбнулся и с раздражением сказал:
- Что, обрадовалась? Обрадовалась, что я уезжаю, а твой Хохолок будет приезжать?!
Динка, вспыхнув от обиды, посмотрела ему прямо в глаза.
- Это уже не первый раз... Говори сейчас же, что это значит! Почему ты придираешься к Хохолку? Что он тебе сделал?
Леня засунул руки в карманы и сел, вытянув длинные ноги, на лице его появилось злое и упрямое выражение.
- Андрей ничего не сделал мне, но я ненавижу его приезды, - сказал он с закипающим раздражением. - Я ненавижу его велосипед, на котором вы уезжаете вместе на целые часы. Пусть лучше он не является сюда со своим велосипедом! в мальчишеской запальчивости выкрикнул Леня.
- Но почему? - топнула ногой Динка. - Он купил этот велосипед для того, чтобы катать меня! Ты не думай, что ему так легко было его купить...
Леня внезапно остыл, черные брови ярче выступили на его побледневшем лице.
- Я не нужен тебе, Макака... И я скоро уеду, совсем уеду... И Андрей тут ни при чем. Он твой друг, хороший человек...
- Что это ты говоришь? Я ничего не понимаю, - с ужасом прошептала Динка.
Леня внимательно посмотрел на нее и жестко сказал:
- В двенадцать лет ты понимала... Но тогда это касалось тебя... Вспомни историю с Зоей. Я никогда не напоминал тебе об этом...
- Историю с Зоей? - морща лоб, прошептала Динка; какое-то давнее неприятное воспоминание смутно всплыло в ее памяти. - История с Зоей... задумчиво повторила она.
Но Леня махнул рукой.
- Ну бог с ней! Это я зря сказал... Можешь не вспоминать, все равно ничего уже не поправить. Ты даже перестала делиться со мной всеми своими секретами, для этого тебе тоже нужен Андрей, и ты уводишь его подальше, чтоб я не слышал... - с горькой обидой продолжал Леня.
Динка бросилась к нему, зажала ему ладонью рот.
- Перестань, перестань! Это несправедливо! Я все время хочу тебе рассказать, но ты занят то одним, то другим... И мне некому сказать, а у меня тоже спешное дело. А сейчас мы беспокоимся о маме, о папе, и ты снова уезжаешь, не сказав мне ни одного слова, как я должна поступать дальше... Динка в отчаянии заломила руки. - Я должна решать одна, всегда одна, а потом вы все будете говорить, что я наделала глупостей!..
- Макака! - испуганно сказал Леня. - О чем ты? Мне дорого все, что касается тебя. Почему же ты молчишь? Почему ты скрываешь что-то от меня?
Динка покачала головой.
- Я ничего не скрываю, но я ничего и не говорю, потому что у тебя есть дела важнее моих и получается так, что для меня нет времени...
Леня взял обе ее руки и улыбнулся.
- Ты сама не веришь в то, что говоришь! Ну, давай выкладывай мне все, что у тебя на душе! Ну, прошу тебя, Макака... Сейчас мы одни, нам никто не помешает обсудить все твои дела... Сядем здесь на крылечке.
Динка послушно села на ступеньку. В голосе Лени ей слышалась снисходительность взрослого человека к ребенку, и на сердце было тяжело. Но она заставила себя говорить... о страшной новости, которую она узнала от Дмитро, о поисках Иоськи, о хате Якова, о клятве, данной перед портретом Катри, и о скрипке в лесу... Она говорила тусклым, безразличным голосом, как о чем-то выстраданном и переболевшем. Но по мере того как она говорила, лицо Лени делалось серым и жестким, как камень, а в глазах его появился страх, смертельный страх человека, теряющего самое дорогое, без чего нельзя жить... Динка увидела этот страх, ей мгновенно вспомнился Хохолок, и, заканчивая свой рассказ, она сказала, натянуто улыбаясь:
- А на обратном пути я зацепилась за ветку и упала на пенек...
Но слова эти не дошли до Лени. Сжав руками голову, он глухо сказал:
- Макака... пощади меня, маму и Мышку. Ты сама не знаешь, что делаешь. Никто из нас не сможет пережить, если с тобой случится что-нибудь ужасное. Дай мне слово, Макака...
'Я уже дала такое слово', - хотела сказать Динка, но не сказала, а только кивнула головой.
- Я во всем помогу тебе. Я буду с тобой всегда и везде, только не скрывай от меня ничего. Ничего и никогда. Слышишь, Макака?
Динка снова кивнула головой. На душе у нее вдруг стало хорошо и спокойно. Почему-то вспомнилась Волга, родной Утес и крепкая рука Лени.
* * *
Вечером, прочитав телеграмму, Мышка сказала:
- Здесь что-то иносказательное... 'Хлопочу больницу'. Нет, ехать сейчас нельзя, можно все испортить, тем более что мама сама предупреждает: ждите письма.
О болезни отца Мышка даже не говорила, она не верила в нее, как и все остальные. Решено было ждать письма. Когда усталая от дежурства в госпитале Мышка прилегла отдохнуть, Леня и Динка пошли на луг. Сочная, пестреющая цветами трава доходила до колен; неподалеку свежим холодным ключом бил родник. Между кочками стояла вода, черногусы <аисты> важно расхаживали по лугу и, запуская в воду свои тонкие клювы, выхватывала лягушек. Динка выбрала посуше кочку и, присев рядом с Леней, продолжила свой рассказ о лесных обитателях хаты Якова, рассказала она и про свою встречу с Жуком на базаре.
- Он торговал зелеными корзинками, Леня. Может, они не воры? - с надеждой сказала она.
Леня сомнительно покачал головой.
- Скажи мне: если ты видишь, как на человека летит поезд, ты бросишься спасать его? - напряженно морща лоб, спросила Динка.
- Конечно, - перебирая ее тонкие пальцы, улыбнулся Леня. - Разве об этом надо спрашивать?
- Значит, ты спасешь человека. А если ребенок попадет к ворам, то разве это не то же самое, разве не нужно спасать его? - волнуясь, спросила Динка.
- Если не поздно и если удастся оторвать его от этой компании... Но ты же сама сказала, что Иоська не пошел с тобой, что он очень привязан к этому Цыгану. Значит, надо начать с Цыгана... - задумчиво сказал Леня и тут же предложил: - Пойдем к ним вместе!
- Это можно только ночью. Но лучше бы предупредить, а то Жук убьет тебя, взволновалась Динка.
- Убьет? - с интересом переспросил Леня и засмеялся: - За что же он меня убьет?
- Убьет, - упрямо повторила Динка. - Потому что эта хата - их крепость, единственное убежище, о котором не должны знать люди. По ночам они отпугивают всех скрипкой, а Жук не знает тебя, он не знал и меня...
Динка вдруг замолчала, не смея сказать про свою разбитую голову, но Леня, ничего не подозревая, спокойно улыбался.
- В таком случае надо раньше познакомиться, - сказал он. - Позови этого Жука к нам, если снова встретишь его, - предложил он.
Но Динка озабоченно пожала плечами и понизила голос.
- А если они задумали убить Матюшкиных? - с дрожью сказала она, вспомнив базар.
- Так это надо предупредить во что бы то ни стало! Они же сядут в тюрьму или их растерзают кулаки! - взволновался Леня. - Они глупые мальчишки! Придумали чертовщину какую-то! Легко сказать - убить таких матерых волков! Да разве так надо бороться с кулачьем? Нет! Сходня же ночью я пойду к ним, и пойду один! Ничего они мне не сделают! - решительно сказал Леня, но Динка отчаянно замотала головой.
- Нет, сделают, сделают! Мы пойдем вместе!
Но этой ночью Мышка была дома и идти никуда не пришлось. Кроме того, после телеграммы матери в головах, по определению Динки, снова сделалась суматоха, одни события нагромождались на другие и получалась мала куча, из-под которой вдруг выползали незначительные на первый взгляд вещи.
