всем народом, что он жених и невеста, да гости або родня крикнут: 'Горько!' - вот тогда хлопец уже мае свое право...
- Горько! - крикнул за спиной подруг выскочивший из-за дерева Леня и громко чмокнул Динку. - Горько! - крикнул он еще раз и чмокнул Федорку.
- А что б ты пропал, сатана! - хохоча и вытираясь рукавом, замахнулась на него Федорка.
- Вот тебе и 'горько'! - расхохоталась Динка.
- Обои вы малахольные! Не буду я вам ничего рассказывать!
- Нет, рассказывай, рассказывай! - Динка уселась на крыльце и похлопала рукой по ступеньке. - Садись вот тут! Садись, садись!
Но Леня поспешно уселся между подругами.
- О! А ты куда всунулся? А ну, Поцелуйкин, сядай с мого боку! Вылазь, вылазь! - прогоняла Леню Федорка.
- Ну ладно! Обожди, нехай Дмитро придет! Я ему пожалуюсь на тебя, неохотно пересаживаясь, пообещал Леня и. видя нетерпение обеих подруг, спросил: - Ну, так кто ж кого прогнал: Павлуха пана или пан Павлуху?
Федорка, махнув рукой, сразу затараторила:
- Ой, что только було! Почалось ще з вечера... Мы только посидали вечеряты, як чуем, кричит на кого-то пан. И так страшно кричит, аж чукотит за лесом!
- Tap-pa-pa... Деревья гнулись... - дурашливо запел Леня, но Динка, сильно заинтересованная, закрыла ему рот.
- Не мешай, Лень...
- Ну, конешно, побиглы мы с маткой. А тут еще народ выскочил... Бегим, а пан стоит, як той памятник, и Павлуха перед ним аж на коленках ползае... и так слезно просит: 'Пане, панчику, мы ж вместе рослы, нас же одна матка своим молоком вскормила...' А пан и слухать не хочет. 'Пошел вон! - кричит. - Иуда ты мне! Вон сейчас же! Чтоб сегодня же в экономии ноги твоей не було!' А тут побачил пан, что рабочие сбеглись, да до них: 'Запрягайте, хлопцы, возы! Да перевозить Павло и с жинкой од мене! Зараз! Зараз!' А тут жинка Павлова выбегла да за пана: 'Куды нас, сирот, гонишь? Павло тебе, пан, всю жизнь служил! Каждый твой хозяйский кусочек берег! Как собака был верный! И за Маринку твою пострадал безвинно, потому как твой панский род порушить не хотел! Неровня тебе, пан, холопка твоя!..'
Федорка вытаращила глаза и шлепнула себя по щеке.
- Ой, матынько моя! Что тут сталося! Как услышал пан за Маринку, да как закричит опять: 'Вон отсюда! Вон!' А у самого аж лицо кровью налилось, як туча и з молнией! Так и гремит, так и гремит!
Ну, тут попугался Павло и давай с жинкой свои шмотки с хаты выкидать, а хлопцы с экономии скоро- скоро запрягли аж дви телеги та давай их грузить! Усю ночь мимо нашей хаты возили вещи, всяку мебель тащили. А тоди мешки с мукой поклали на воз... Одын мешок прорвался да коло нас усю дорогу як снегом посыпал - мука била-билесенька... Богато ее Павлуха накрал соби...
- А пан что? - живо спросила Динка.
- Ну, пан приказал да и пошел! Только дуже злой. Матка каже, что таким и не бачила его николы.
- А люди что?
- Ну, людей полна экономия набежала. Звестно, радуются люди, что такого змея пан прогнал! Никто того и думать не мог, така у их с Павлом дружба была.
- А куда же поехал этот Павло? - опять спросила Динка.
- Да к свату своему Матюшкину...
- К Матюшкнну? Ого! Теперь вместе пакостить будут... - взглянув на Леню, сказала Динка.
- Гадючье племя затаится на время, - задумчиво покусывая травинку, сказал Леня. - Но народу все-таки будет легче без Павлухи.
- А як же! Увесь народ радуется! Ну, я побегу, бо там солдатки одну корову уже берут! Сложили все гроши вместе и выкупили. Только на одну и хватило! Но зато и коровка знатная! Любимкой зовут! Сами маты им порекомендовали. Раз то, что молока много дает, а два - то, что молоко як сметана... Да там солдатки с радости аж плачут. - Федорка повязала платок и вскочила: - Ну, я побегу! Побачу, как Любимку поведут! А Ефим зараз тоже в экономии, его сам пан вызвал! - убегая, крикнула Федорка.
- Ой как я рада, Лень! Как это приятно хоть что-нибудь сделать для людей! - прижимаясь к Лениному плечу, сказала Динка.
- Я понимаю, - сказал Леня, но брови его сошлись на переносье. - Все это хорошо, только очертел мне этот пан! Не говори ты о нем больше! - раздраженно бросил он, но Динка положила тонкие пальчики на его сросшиеся брови.
- О Лень... - прошептала она. - Я больше всего на свете люблю, когда ты сдвигаешь брови, у меня даже сердце замирает...
- У кого замирает сердце? - послышался сзади сонный голос Мышки.
Застегивая на ходу халатик, в мягких шлепанцах на босу ногу, она стояла на террасе, сонно тараща глаза на блаженное выражение поднятого к Динке Лениного лица и на самою Динку, которая с нежным вниманием, старательно разглаживала сросшиеся брови друга, а он, чтобы продлить это удовольствие, изо всех сил морщил лоб, и оба они, поглощенные этим занятием, были глухи ко всему на свете.
- Что это ты размазываешь у него на лбу, Динка? И почему вы не отвечаете? - подходя ближе, обиженно сказала Мышка.
Леня вскочил и, взъерошив волосы, недоуменно взглянул на Мышку.
- Откуда ты подкралась? - как ни в чем не бывало спросила Динка.
- Ни откуда я не кралась... Что это еще за глупости! Я просто вышла из комнаты, но вы теперь так заняты собой, что до других людей вам нет никакого дела. И поимей в виду, Динка, что на ваши телячьи нежности иногда просто тошнотно смотреть! - запальчиво сказала Мышка.
- А на тебя... на тебя с Васей не тошнотно смотреть, да? Еще как тошнотно! - вспыхнув, подступила к сестре Динка
- Так какое же сравнение? Не понимаю, - пожимая плечами, в недоумении сказала Мышка. - Вася - мой жених...и вообще... мы жених с невестой!
- А мы? Мы, - в бешенстве закричала Динка, - мы еще лучше, чем жених с невестой! И не приставай к нам.
- Тише, тише, сестрички! Ну чего вы развоевались? - обхватывая обеих и подталкивая друг к дружке, миролюбиво сказал Леня. - Пусть каждая остается при своем! Ты при Васе, а ты при Лене! И спорить тут нечего! Вспомните, как говорит мама: если спор грозит перейти в ссору, то надо просто сказать: 'До свиданья! Всего хорошего! Каждый остается при своем мнении!'
Леня, хохоча, столкнул сестер, неожиданно для себя они чмокнули друг друга и засмеялись.
- А теперь, Мышенька, иди умываться! Макака, налей старушке холодной водички, чтоб она освежила свои угасшие чувства и не слишком порицала молодежь! - хватая полотенце, дурачился Леня.
Мышка, набрав в рот воды, окатила его широкой струей, Динка подбросила вверх полную кружку, из-под дерева с визгом шарахнулись собаки... Наконец все утихло, и трое людей начали утолять звериный аппетит, запивая молоком редиску, холодную картошку, огурцы и помидоры... Они употребляли в пищу все, что было под рукой, а собаки из брошенных кусков выбирали только хлебные корки и супные кости, разделанные Динкой до того, что от них мало чем можно было поживиться.
После завтрака девочки пошли на огород. Леня колол дрова и чистил песком кастрюли. В субботний день обед варился на два дня и сохранялся в погребе у Ефима. Чаще всего это был холодный зеленый борщ или окрошка с мясом и сметаной. Блюда эти в жаркие дни Динка готовила с особым вдохновением.
Но сейчас внимание ее было отвлечено событиями в экономии пана, и, обрывая с сестрой огурцы, она невольно поднимала голову и прислушивалась.
- Мне бы только знать, что солдатки уже увели корову, - говорила она сестре.
- Так подождем Ефима... Может, попросить Леню пойти к Марьяне? Марьяна, верно, была в экономии, - сказала Мышка.
- Нет-нет! Не надо ничего говорить Лене, он уже не может слышать про этого пана, - испугалась Динка.
- Ну так то про пана... - пожала плечами Мышка.
