- Она что же, на роликах двигается? - деловито спросил он, присаживаясь на корточки.
Жук присел рядом с ним и стал объяснять:
- Какие тут ролики! Просто внизу рельса, и смазка действует; мы смазываем, да она и разработалась теперь. А первый раз как приехали, так она проржавела за зиму, никак было не открыть, пока Иоська не нашел чайник с маслом; теперь он завсегда снаружи стоит. Вот как уедем на зиму, в потайное место спрячем, а чужому нипочем не открыть! - с удовольствием рассказывал Жук.
- Здорово сделано! Кто же это так ловко сработал? Ты, что ли? - с удивлением спросил Леня.
- Это так было, - живо сказал Иоська. - Еще раньше моего деда... А главная дверь не тут, только Цыган завалил ее кирпичами.
- Ну да! Его отец, может, и не знал об этой двери, она тут вроде запасной. А я по засову догадался. А вот это, верно, была дверь, тоже железная и пошире. Тут ведь корчму один хозяин держал, так, видно, бочки сюда вкатывали.
Рассказывая, Жук подводил к стене, выходящей в овраг, показывал какие-то железные крюки и, видя захваченные любопытством лица Динки и Лени, довольно усмехался.
- Тут ни один дьявол не найдет, а найдет, так не войдет! Старый Михайло, Иоськин дед, все секреты знал. Он и спал тут, свое добро сторожил! неожиданно проговорился он и, заметив встревоженные лица мальчишек, усмехнулся: - Я знаю, кому говорю! Не бойтесь, они нас не продадут!
- Это ясно, - спокойно сказал Леня. - Динку вы уже знаете, а за меня она ручается. Ты ручаешься за меня? - с улыбкой обернулся он к Динке. Но она в смятенье стояла посреди комнаты, сжимая на груди руки.
- Почему же, почему же Яков не убежал, не спрятался здесь? - с волнением повторяла она, глядя на потолок.
- А оттуда нет хода, - ответил ей Жук.
- И папа не знал, что его будут убивать. Он думал, что все люди очень хорошие, - сбивчиво объяснил Иоська. - И потом, он не любил ходить сюда. Мы только один раз были с ним тут. Была большая гроза, я боялся, и папа принес меня сюда. И мы спали на дедушкиной кровати... А потом, когда папу уже убили, но он был еще живой, так он мне сказал, что здесь... - Иоська встретил угрожающий взгляд Жука и, потупившись, замолчал.
Жук потрепал его по голове.
- Эх ты, Барчук! Не знал я его отца, но только верно говорят, что яблоко от яблони недалеко падает! Вы не смотрите, что он маленький, у него свой прынцып! Он на нем и держится, как на якоре! Что, не верно я говорю? - спросил Жук, поднимая Иоську за подбородок и заглядывая ему в глаза.
Иоська упрямо мотнул головой, но улыбнулся. Ухо и Пузырь, подмигивая друг другу, засмеялись.
- Ты не смотри. Горчица, что он маленький, он со своим карахтером! весело подтвердил Ухо.
- Вот дело какое у нас с ним вышло, - с удовольствием и даже с гордостью сказал Жук, машинально поглаживая Иоськины кудри. - Принес я ему одного раза паровоз. Ну, игрушку! Короче говоря, скрал на базаре. А игрушек мы ему не покупаем, этого у нас в заводе нет. Какие тут игрушки! Не тая жизня! А тут, думаю, порадую Шмендрика, и принес! Он туда-сюда с энтим паровозом, и так его, и сяк, гудел, гудел, а тогда и спрашивает: 'А где ты. Цыган, купил его?' А у самого морда аж блестит от радости! Ну, а где мне купить? Я и говорю: так и так, я его на базаре скрал! Мать родная! Что тут получилось! - Жук хлопнул себя по щеке и расхохотался.
Пузырь и Ухо, жадно слушавшие его рассказ, глядели на Иоську жалостливо и весело.
- Тут он и показал нам свой прынцып! Ой, что делал!.. Схватил той паровоз и к Цыгану: 'Отнеси, отнеси! Не хочу чужого! Не хочу краденого!' А сам весь белый и ревет как белуга, - подхватывая его рассказ, оживился Ухо.
- Ну, ясно, озлился я, схватил ремень... - хмурясь, сказал Жук.
- А я отнял... За что бить, если ему отец так велел? - жалобно сказал Пузырь, бросив на Жука укоризненный взгляд.
- Мне отец так велел, - твердо повторил за ним Иоська.
Динка бросилась к нему, обняла острые худенькие плечи.
- Твой отец был замечательный человек, слушайся его всегда, Иоська!
- Ну, размякла... - презрительно сказал Жук и, усевшись на кровать, засунул руки в карманы и, вытянув длинные ноги в рваных парусиновых туфлях, толкнул носком табуретку. - Садись, гость! Я еще кое-что расскажу! Хоть плачьте, хоть смейтесь, а скрывать я от вас ничего не буду! Доверье у меня к вам есть. Ошибусь - ну, тогда уж не жалуйтесь! Садись, что ли, Горчица, хватит мазать любимчика, он и так балованный, не гляди, что сирота. Ну как, дружки, говорить, что ли, все начистоту? - обратился он к Пузырю и Уху.
- Говори, чего уж тут. Они, вишь, не побоялись до нас идти - значит, и нам их бояться нечего! - сказал Пузырь.
- А я за Горчицу головой отвечаю! Она меня еще вон когда спасала... Ото всех людей защищала. Она... - захлебываясь, начал Ухо, но Жук сердито прикрикнул:
- Ну хватит! Опять про сало вспоминать будешь? Наслушались мы уже за это сало сто раз! Дай и другому свое слово сказать!
Глава сорок третья
СТРАШНАЯ ЖИЗНЬ
Все замолчали. Динка и Леня приготовились слушать, мальчишки присели около Цыгана на корточки, Иоська, склонив на руку голову и улыбаясь мягкой отцовской улыбкой, тоже приготовился слушать. По взглядам, которые бросали на него старшие и даже Цыган, Иоська понял, что рассказ будет касаться его; он и смущался и гордился этим перед Динкой, котирую помнил еще при жизни отца и по-детски благодарно любил за клятву, данную его матери. Леню Иоська считал чужим и не обращал на него никакого внимания.
Когда все уселись, Жук обвел взглядом внимательные лица и засмеялся.
- Не привык я митинговать перед людьми, ну уж раз обещал, так расскажу все, как есть! Вот, к примеру, лежит на столе сахар и хлеб, вот и колбасы кусок, Барчук не доел. А на что это куплено? Думаете, мы воры... Нет, все это куплено на честные деньги!
- А кто же из вас работает? - прямо и смело спросил Леня.
Жук спокойно выдержал его открытый взгляд.
- Вопрос правильный. Не крадем, - значит, зарабатываем. Но и зарабатываем мы мало, а живем все равно честно. Работник у нас один - Пузырь. Он грузит баржи, возит барынькам с Подола дрова на гору, на вокзалах таскает пассажирам чемоданы, надрывает кишки, можно сказать, и всякую копейку отдает на товарищеский харч. А теперь и Пузырь не работает, потому как Иоське не с кем гулять, а одного мы не пускаем: Матюшкиных боимся. Ну, значит, сколько Пузырь привез денег, то все мы проели. Ну, да это дело неважнецкое, потому как мы скоро Иоську в город отправим, похудел он тут. А в городе мать Конрада, хорошая старуха, она Иоську любит, она и покормит и приглядит за ним, а Пузырь снова пойдет спину ломать. На зиму и мы с Ухом куда-нибудь пристроимся на работу, а пока грибы, ягоды продаем, корзинки плетем. Мы бы и сейчас с Пузырем да с Иоськой поехали, да у нас еще тут одно дельце есть. Ну, да не об этом речь. Я хочу рассказать, как мы честными стали, по какому такому случаю и по какому прынцыпу...
Жук бросил взгляд на вспыхнувшего Иоську и улыбнулся.
- Вон скраснел, чувствует, что про него будет речь. Да... Было это дело прошлой зимой. Подобрал я этого Шмендрика на базаре. Раньше там бабка его торговала; товар у ней был мелкий, ничтожный, весь на одном мешке помещался. Так, всякая дрянь: гвозди, нитки, подсвечники старые... Бывало, торгует, и Иоська тут же сидит; посинеет весь, пальцы во рту греет. Видел я его не раз. Ну вот, после рождества померла эта бабка. Вышел Иоська с ее товаром один. Ну, а ребята, известно как, растащили у него все. Бегал он, бегал по базару, замерз как цуцик, дрожит, плачет. Ну, взял я его. Думаю, пусть отогреется, у нас тоже к таким жалость бывает...
Жук вытащил мятую папироску, прикурил от лампы, жадно затянулся и, потушив ее об свою подошву, продолжал:
- Ну, взял, привел к одному старику старьевщику. Старик этот знакомый нам был, и квартировал он в подвале: так. комнатенка немудрящая, склизлые ступеньки вниз... Привел я к нему Иоську, дал денег: подержи, мол, пока. А на другой день захожу - разболелся мой пацан, весь от жара полыхает, кричит, отца
