оглушена.Побледневшая, сокрушённая,Вместо водки даёшь крюшоны —Под прилавком сто дьяволяттанцевать,танцевать хотят! «Танцы-шманцы?! – сопит завмаг. —Ах, у женщины ум в ногах».Но не слушает Длиноногофилософского монолога.Как ей хочется повышатьсяна кружке инвентаризации!Ну, а ноги несут сами —к босанове несут, к самбе!Он – приезжий. Чудной, как цуцик.«Потанцуем?»Ноги, ноги, такие умные!Ну а ночи – такие лунные!Длиноного, побойся Бога,сумасшедшая Длиноного!А потом она вздрогнет: «Хватит».Как коня, колени обхватити качается обхватив,под насвистывающий мотив…Что с тобой, моя Длиноного?… Ты – далёко.1963* * *
Э. Межелайтису
Жизнь моя кочеваястала моей планидой…Птицы кричат над Нидой.Станция кольцевания.Стонет в сетях капроновых,в облаке пуха, крикакрыльями трёхметровымиузкая журавлиха! Вспыхивает разгневаннойпленницею, царевной,чуткою и жемчужной,дышащею кольчужкой.К ней подбегут биологи! «Цаце надеть брелоки!»Бережно, не калеча,цап – и вонзят колечко.Вот она в небе плещется,послеоперационная,вольная, то есть пленная,целая, но кольцованная,над анкарами, плевнами,лунатиками в кальсонах —вольная, то есть пленная,чистая – окольцованная,жалуется над безднамиучасть её двойная:на небесах – земная,а на земле – небесная,над пацанами, ратушами,над циферблатом Цюриха,если, конечно, раньшепуля не раскольцует,как бы ты не металась,впилась браслетка змейкой,привкус того металлапесни твои изменит.С неразличимой нитью,будто бы змей ребячийбудешь кричать над Нидой,пристальной и рыбачьей.1963* * *Шарф мой, Париж мой,серебряный с вишней,ну, натворивший!Шарф мой – Сена волосяная,как ворсисто огней сиянье,шарф мой Булонский, туман мой мохнатый,фары шофёров дуют в Монако!Что ты пронзительно шепчешь, горячий,шарф, как транзистор, шкалою горящий? Шарф мой, Париж мой непоправимый,с шалой кровинкой? Та продавщица была сероглаза,как примеряла она первоклассно,лаковым пальчиком с отсветом улицнежно артерии сонной коснулась… В электрическом шарфе хожу,душный город на шее ношу.1963МАРШЕ О ПЮС. ПАРИЖСКАЯ ТОЛКУЧКА ДРЕBНОСТЕЙ1Продай меня, Марше О Пюс,упьюсьэтой грустной барахолкой,смесью блюза с баркаролой,самоваров, люстр, свечей,воет зоопарк вещейпо умчавшимся векам —как слонихи по лесам!..Перстни, красные от ржави,чьи вы перси отражали?Как скорлупка, сброшен панцирь,чей картуш? Вещи – отпечатки пальцев,вещи – отпечатки душ,черепки лепных мустангов,храм хламья, Марше О Пюс,мусор, музыкою ставший!моя лучшая из муз!Расшатавшийся диван,куда девах своих девал? Почём века в часах песочных?Чья замша стёрлась от пощёчин? Продай меня, Марше О Пюс,архаичным становлюсь:устарел, как Робот-6,когда Робот-8 есть.2Печаль моя, Марше О Пюс,как плющ,вьётся плесень по кирасам,гвоздь сквозь плюш повылезал —как в скульптурной у Пикассо —железяк,железяк! Помню, он, в штанах расшитых,вещи связывал в века,глаз вращался, как подшипник,у виска,у виска!(Он – испанец, весь как рана,к нему раз пришли от Франко,он сказал: «Портрет? Могу!Пусть пришлёт свою башку»!)Я читал ему, подрагивая,эхо ухает,как хор,персонажи из подрамниковвылазят в коридор,век пещерный, век атомный,душ разрезы анатомные,вертикальны и косы,как песочные часы,снег заносит апельсины,пляж, фигурки на горах,мы – песчинки,мы печальны, как песчинки,в этих дьявольских часах… 3Марше О Пюс, Марше О Пюс,никого не дозовусь.Пустынны вещи и страшны,как после атомной войны.Я вещь твоя, XX век,пусть скоро скажут мне: «Вы ветх»,архангел из болтов и гаекмне нежно гаркнет: «Вы архаик»,тогда, О Пюс, к себе пусти меня,приткнусь немодным пиджачком…Я архаичен, как в пустынераскопанный ракетодром.1963МОНОЛОГ МЭРИЛИН МОНРОЯ Мэрилин, Мэрилин.Я героинясамоубийства и героина.Кому горят мои георгины?С кем телефоны заговорили?Кто в костюмерной скрипит лосиной?Невыносимо,невыносимо, что не влюбиться,невыносимо без рощ осиновых,невыносимо самоубийство,но жить гораздоневыносимей!Продажи. Рожи. Шеф ржёт, как мерин(я помню Мэрилин.Её глядели автомобили.На стометровом киноэкранев библейском небе,меж звёзд обильных,над степью с крохотными рекламамидышала Мэрилин,её любили…Изнемогают, хотят машины.Невыносимо),невыносимолицом в сиденьях, пропахших псиной! Невыносимо,когда насильно,а добровольно – невыносимей! Невыносимо прожить, не думая,невыносимее – углубиться.Где наша вера? Нас будто сдунули,существованье – самоубийство,самоубийство – бороться с дрянью,самоубийство – мириться с ними,невыносимо, когда бездарен,когда талантлив – невыносимей,мы убиваем себя карьерой,деньгами, девками загорелыми,ведь нам, актёрам,жить не с потомками,а режиссёры – одни подонки,мы наших милых в объятьях душим,но отпечатываются подушкина юных лицах, как след от шины,невыносимо,ах, мамы, мамы, зачем рождают?Ведь знала мама – меня раздавят,о, кинозвёздное оледененье,нам невозможно уединенье —в метро,в троллейбусе,в магазине«Приветик, вот вы!» – глядят разини,невыносимо, когда раздетыво всех афишах, во всех газетах,забыв,что сердце есть посерёдке,в тебя завёртывают селёдки,лицо измято,глаза разорваны(как страшно вспомнить во «Франс-Обзёрвере»свой снимок с мордой самоувереннойна обороте у мёртвой Мэрилин!).Орёт продюсер, пирог уписывая:«Вы просто дуся,ваш лоб – как бисерный!»А вам известно, чем пахнет бисер?!Самоубийством!Самоубийцы – мотоциклисты,самоубийцы спешат упиться,от вспышек блицев бледны министры — самоубийцы,самоубийцы,идёт всемирная Хиросима,невыносимо,невыносимо всё ждать, чтоб грянуло,а главное —необъяснимо невыносимо,ну, просто руки разят бензином! Невыносимо горят на синемтвои прощальные апельсины…
