лагерь, ища взглядом свой шатер с прикрепленным над входом гербом белой вороны. – Не то, чтобы он не поверит… Просто ему и в самом деле ни к чему думать над такими проблемами. Высшие силы отложили партию, даровав шахматным фигуркам право самостоятельно перебираться с клетки на клетку. Даже соизволили послать вестника, дабы сообщил нам об этом. Почему именно сейчас, в этот день? Он какой-то особенный? Следует ли из этого, что нас бросили на произвол судьбы – или, напротив, предоставили полную свободу выбора?»
Благородный шевалье Ангерран де Фуа (в недавнем прошлом известный как Рено де Шатильон) тоже этим вечером принимал гостя. Незваного. Обнаруженного лично мессиром де Фуа в собственном бдительно охраняемом шатре. Гость восседал на раскладной постели и бодро хлебал редчайший дамасский бальзам на жасминовых лепестках прямо из горлышка глиняной бутыли. Сосуд был нахально позаимствован прямиком из личных запасов шевалье Ангеррана.
– Грабить верных соратников – грех, – меланхолично заметил мессир де Фуа, устраиваясь напротив гостя в сделанном на заказ кресле и вытягивая длинные ноги в новехоньких сапогах. – Чем обязан, мэтр?..
– Сие не грабеж, но взимание контрибуции, – булькнул собеседник. Невысокий, упитанный, с толстыми щеками, окаймленными рыжеватой сарацинской бородкой, и хитро прищуренными маленькими глазками. Непрошеный гость носил бархатный камзол темно-коричневого цвета, украшенный золотой вышивкой и обильно заляпанный жирными пятнами. Весь его вид наводил на размышления о пронырливом торговом сословии и невольно внушал желание проверить сохранность своего кошелька. – Славно вы тут устроились, милейший Ангерран, как я посмотрю. Тяжеловато вам будет расставаться с этой роскошью. Ну да ничего, вы у нас человек военный, к трудностям привычный. Вскочили в седло и понеслись. А добро что, добро – дело наживное…
– С какой это стати я должен куда-то мчаться? – нахмурился мессир де Фуа.
– С такой, что я так сказал, – холодно отрезал визитер. – Завтра же чтоб духу вашего здесь не было. Вы отплываете в Константинополь. Вместе с этими молодыми идиотами, посланцами Ричарда. Не возражать! – визгливо прикрикнул он, в корне пресекая попытку Райнольда заговорить. – Совсем распустились, последний страх потеряли! Расселись, весь такой из себя самодовольный бездельник, вино хлещете, девиц да мальчиков портите, и понятия не имеете, что мы в заднице!
– С мальчиками – это к Ричарду. «Мы в заднице» следует понимать в буквальном смысле или в переносном? – с убийственной вежливостью уточнил де Фуа, на удивление быстро взяв себя в руки и проглотив оскорбления рыжебородого толстяка.
– Буквальнее не бывает! – гость заметался по тесному пространству шатра, два шага туда, два обратно. Мессир Ангерран следил за ним настороженным взглядом ярко-голубых глаз, чуть подавшись вперед и украдкой проверив, как поживает спрятанный в рукаве метательный нож. – Все наши безупречные лангедокские замыслы – ослу под хвост! Бешеного Семейства, которое мы пестовали столько столетий, больше нет! Рамон мертв, Хайме погиб, Железный Бертран фактически отстранен от дел, младшая девчонка сбежала с полюбовником, да так ловко, что не сыскать!
– А Тьерри? – напомнил мессир Ангерран.
– Незаметный молчун Тьерри в данный миг во главе победоносного окситанского воинства входит в Блуа, – раздраженно хрюкнул поздний гость, известный в провинциях Лангедок и Прованс под странноватым прозвищем «мэтр Бегемот». – Южане разгулялись вовсю. Сплошное «I amirem!» под рев восхищенной оравы!
– Разве не этого вы добивались? – хмыкнул де Фуа. Толстяк замер, не довершив шага. Лихо развернулся на месте, злобно прошипев прямо в лицо благородному рыцарю:
– Нет! Нет, нет и нет! Нам были необходимы Рамон на троне Франции и его отпрыск, о чем вы осведомлены не хуже меня. Проклятье, даже сам мессир де Гонтар не мог предположить, что несколько болванов, оказавшихся в ненужное время в плохом месте, смогут настолько все испортить!
– Милорд не сумел предвидеть последствий деяний смертных? – выражение лица Ангеррана стало крайне задумчивым. – Сколь поразительная новость…
– Вы бы поменьше размышляли о том, что может и чего не может Милорд, – угрожающе буркнул коротышка. – Ваше дело маленькое, слушаться да исполнять приказы…
– Да-а? – заломил бровь де Фуа. – У меня почему-то сложилось совсем иное впечатление. Я союзник, а не слуга, дорогой мэтр, зарубите на своем коротеньком носу. В данный миг я нужен вам больше, чем вы мне.
– Вот даже как? – мэтр Бегемот нехорошо оскалился. Свечи на столе испуганно замерцали, по колыхающимся стенам шатра пробежали тени – уродливые, скалящиеся тени созданий, никогда не ступавших по земле. Прижмуренные, заплывшие жиром глазки распахнулись, являя плещущуюся в них Тьму. Даже вкрадчивый голос пришлеца изменился, громыхнув отдаленным рыком. – Помни свое место!
– Простецов пугайте такими маскарадами, – отчетливо выговорил мессир Ангерран, намертво сцепив слегка подрагивающие пальцы на колене. – Да не забудьте отрастить копыта, рога и хвост… мэтр.
– Трудно с вами, умниками, – сварливо пожаловался гость, возвращаясь в прежний облик говорливого купчишки. – Всякая жаба на кочке ныне мнит себя гиппотавром. Так вот, о Константинополе, куда вы отправляетесь…
– Неужто в сем прекрасном граде не сыскалось ни одного вашего ставленника? – наигранно удивился де Фуа. – Мэтр Бегемот, имеется ли насущная необходимость гнать пожилого человека через бурные моря, кишащие пиратами?
– Не прибедняйтесь, – огрызнулся мэтр. – Разумеется, у меня там есть доверенные лица. Но Константинополь отнюдь не тот, каким был всего седмицу назад.
– Только не говорите мне, что ромеи затеяли мятеж против базилевса, – Ангерран с мученическим видом закатил глаза. – Право слово, это уже не смешно.
– Угадали, у них опять бунт, – хихикнув, со вкусом сообщил толстяк. – Андроника, на помощь которого уповали Ричард и Барбаросса, больше нет на свете. В Палатии новые лица, и мессир де Гонтар желает, чтобы они там не задержались. Вообще странно это, – мэтр Бегемот тяжеловесно плюхнулся на жалобно скрипнувшую кровать. – В последнее время все чаще и чаще мы натыкаемся… даже не на обдуманное противодействие, а на досадные случайности. Совпадения. На лиц из одной и той же компании, на первый взгляд ничем не связанных между собой. Они вроде бы не вынашивают хитроумных замыслов, их поступки продиктованы то ли наитием, то ли глупостью. Их не поддерживают… там, – рыжебородый многозначительно указал большим пальцем на провисший холщовый потолок шатра. Ангерран, на сей раз слушавший крайне внимательно, понимающе кивнул. – Кажется, какие мелочи. Позаимствованная на время старая чаша. Визит в библиотеку. Несвоевременный разговор у костра. Трое убитых стражников. Песня, подумать только, банальнейшая песенка бродячего трувора! Песок в жерновах, горсточка праха. Но мельница перестает вращаться, и наши планы раз за разом терпят неудачу. Наш господин пожелал, чтобы вы – именно вы! – разобрались с этим. И пресекли.
– С этого и надо было начинать, – сухо процедил мессир де Фуа. – Теперь будьте любезны изложить в подробностях – где, кто, когда, зачем, с кем и что из этого вышло. И кстати о нарушенных планах, мэтр. Один человек… я просил за него перед Повелителем… Я хочу, чтобы этот человек умер. Я хочу…
– Отставить, – негромко, но железным голосом перебил мэтр.
– Вы не понимаете. Из-за этого человека – способного исполнителя, не скрою, я имел на него серьезные виды – этого, да еще одного, ныне покойного, полностью провалились наши замыслы на Кипре. Этот… этот… – обычно непоколебимо спокойный, де Фуа при одном воспоминании о Серже де Казакоффе начинал давиться злобой и брызгать желчью. – Он был обязан мне всем! Его вмешательство, буквально за час до того, как…
– Успокойтесь, Рено, – хохотнул Бегемот. – Подобные истерики вам, ей-тьма, не к лицу. В свете последних константинопольских событий безвременная кончина Беренгарии Наваррской все равно ничего бы существенно не изменила. А Казакова – не трогать.
– Нет, я хочу…
– Не трогать! – зрачки толстяка полыхнули жутким багровым пламенем. – Чтоб было понятно: это не моя воля, это Его воля. Теперь уже Он имеет серьезные виды на вашего человека. Так что повторяю: не только не трогать, не только не чинить ни малейших препятствий, но и всячески способствовать здоровью, славе,
