—?Нет.
—?Еще о ком-то?
—?Нет.
Я сидела в соседней комнате и хранила страшную тайну. Он был у нас дома! Заходил! И
даже пил чай!
Мне было чуть больше, чем сейчас дочери. Самое потрясающее?—?она не боится взрослых.
Это не хамство или неуважение. Это другое. «Закройте, пожалуйста, форточку, мне дует».
Вежливо? Вполне. Я рада, что она может это произнести. Думаю, в ее возрасте я бы скорее
покрылась инеем, чем позволила бы себе намекнуть на собственную некомфортность. Или
дует всем, или никому.
Я очень надеялась, что спустя год, к следующему празднику, мне доверят хотя бы рисовать
декорации. Но осенью умер Брежнев, а с ним и помпезное празднование Дня космонавтики.
Ни в коем случае не хотела показаться неуважительной к людям этой редкой профессии, а
также ко всем тем, кто себя к ним относит. И совершенно искренне от всей (широкой
постсоветской) души поздравляю всех с праздником.
Р. S. Ночь почти не спала. Снился парторг. Почему-то в противогазе. Он вычитывал меня в
учительской, сюжета не помню, но вернулись ощущения. Утром в детской на рабочем столе
компьютера висела записка восемнадцатым шрифтом (это аналог корявого шестилетнего
почерка):
Я НЕ ДОКТОР
Ночью у моей шестилетней дочери ни с того ни с сего поднялась температура. Она не
чихала, не кашляла, но я все равно решила утром вызвать врача. Мало ли?! Я же не доктор.
В поликлинику удалось дозвониться с пятнадцатого раза.
—?Ваш доктор такой-то. Обход с девяти до одиннадцати.
Надо сказать, я крайне редко обращаюсь к врачам и правил поведения с участковыми
педиатрами не знаю.
—?Скажите, а можно начать с нас? Мне на работу к десяти, как раз успею.
—?Обход по маршруту или степени болезни.
Я не совсем поняла это словосочетание и на всякий случай переспросила:
—?Так можно доктор сначала зайдет к нам?
—?Адрес?
—?Такой-то.
—?Ожидайте.
Так и не въехала, зайдет доктор пораньше или нет, но решила послушно ожидать. Мне
повезло. В дверь позвонили еще до десяти утра. Без пяти десять.
—?Что у вас??—?спросила доктор.
—?Температура ночью была, и все.
—?И все?!
Доктор округлила глаза. Видимо, температуры 39 было крайне мало, чтобы начать обход с
нас. Простите, что не холера.
—?Открой ротик шире, шире.
—?Может быть, включить свет??—?предложила я, глядя на раздирающего рот ребенка.
—?Не надо, я и так вижу, что ангина. Вот сами посмотрите!
Мне не хотелось смотреть, но она настаивала.
—?Ну, загляните же, я даже вижу гнойничок!?—?доктор так радовалась, что обидеть ее
было как-то неудобно.
В глазах ребенка, послушно стоявшего с распахнутым ртом, читалась мольба «мама, загляни, она не отстанет». Я заглянула.
—?Вот, видите!
Врач приготовилась к моим восторгам. На ее лице, как на суфлере, засветилась моя
следующая фраза: «Да, да, конечно, определенно ангина, вы правы, доктор».
Я промолчала. Промолчала не потому, что ничего, кроме горла, возможно, покрасневшего, не увидела. А потому, что не понимаю, зачем. Зачем мне заглядывать в рот ребенку?
Подтвердить диагноз? Подтвердить профессионализм медика? Бред.
Во время беременности меня часто смотрели на аппарате УЗИ, и милая докторша в женской
консультации каждый раз поворачивала монитор в мою сторону, приговаривая: «Ой, посмотрите, пальчики какие длинные, а ножки как смешно поджимает». Я так ни разу и не
смогла понять, где там пальчики, где ножки, а где, собственно, все остальное. Я ей верила, но
всякий раз, когда она это делала, чувствовала себя дурой.
Участковая засобиралась. На ходу диктуя названия лекарств, она заглядывала в блокнот, выбирая следующий адрес. Я пыталась стенографировать, прижав лист к стене в коридоре.
—?Семь-восемь раз в день, по четвертинке, за тридцать минут до еды…
