категорически запрещалось. На сигнализацию для архива Покатикамень поскупился, положившись на честность сторожа. В каком-то смысле он не ошибся — все ценное в архиве, вроде цветного телевизора и кнопочного телефона было вынесено еще до того, как Ксенофонт устроился сюда. Но и Ксенофонт пользовался отсутствием сигнализации каждый вечер, впуская подругу. Сторож здраво рассудил, что уж открыть дверь ради того, чтобы спастись, им сам бог велел.
Рука Ксенофонта скользнула по бедру. Он сообразил, что ключи остались в кармане брюк, а брюки — в сторожке где-то в конце темного коридора. Ксенофонт вспомнил, что прихватил с собой какую-то одежду. Он торопливо проверил мокрые тряпки, которые все еще сжимал в свободной руке. Ксенофонт не удалось установить на ощупь, какие именно части гардероба он спас, но ключей в них не обнаружилось.
Ксенофонт закусил губу и толкнул дверь плечом. Вода радостно, как показалось парню, загудела. Но дверь не поддалась.
— Помоги-ка мне, — бросил он подруге.
Уровень воды все повышался. Становилось все жарче и душнее, как в парилке. Вера уперлась руками в мокрую створку. Ксенофонт поднатужился и толкнул еще раз.
Дверь выломало из косяка вместе с петлями. Она вылетела из проема и с грохотом скатилась по ступенькам, словно чудовищная карикатура на санки. Вслед за ней кубарем выкатились два тела. Их вытолкнула не столько инерция от собственного толчка, сколько мощная струя воды, ударившая из проема.
Ксенофонт поднялся, дрожа. Несмотря на то, что по календарю все еще было лето, находиться ночью на улице в мокрой майке с комфортом для себя мог только «морж» — закаленный любитель зимних купаний. «Моржей» хватало в Новгороде, но Ксенофонт к ним не относился. Он глянул на одежду, которую так и держал в руке. Это оказалось Веркино платье и лифчик. Подруга уже встала с мокрого асфальта, от которого валил пар.
— На, оденься, — сказал Ксенофонт и протянул подруге одежду.
— А ты-то как пойдешь? — спросила Вера. — Может, хоть лифчиком срам прикроешь?
Ксенофонт хотел ответить, куда надо засунуть этот лифчик, но передумал. Он вспомнил, что ключи от ворот тоже остались в штанах, и, значит, придется перелезать через забор.
— Что, — сказал он благодушно. — Боишься, что тебе все завидовать будут?
Вера усмехнулась:
— Да, такое богатство не стоит показывать всем…
Ксенофонт кое-как перевязал чресла лифчиком.
— Пошли в котельную, — сказал парень решительно. — Она через два дома здесь. Пусть воду отрубят.
Парочка направилась к забору. Ксенофонт галантно подал даме руку, помогая ей взобраться первой. Пока Вера отдувалась, сидя верхом на заборе и собираясь с силами для спуска, он обернулся и глянул на архив. Вода по — прежнему текла из черной пасти входа, но уже не хлестала, как из ведра. Лестница была усеяна клочьями важных документов, проваренных и обесцвеченных кипятком.
«Но почему же она горячая?», подумал Ксенофонт. — «Отродясь здесь не было горячей воды».
Он выбросил из головы никчемные мысли и оседлал забор.
Оранжевое пламя танцевало в ночи. Вздымалось над головами маленьких черных человечков — веселых, довольных и пьяных. Лот стоял на трибуне в полном одиночестве, с бутылкой медовухи в руках. Ему кто-то вложил ее в руку. Лот уже не помнил, кто так трогательно позаботился о нем. Тачстоун не стал пить. Его всегда корежило от одного запаха перебродившего меда. Но и выбрасывать бутылку не торопился. До тех пор, пока она находилась в его руках, Лот был избавлен от неумолимой необходимости получить вторую порцию выпивки.
Лот смотрел на костер и думал о том, что предки Карла тоже поднимались в небо по алым ступеням огня. Способ погребения, который применили к Шмеллингу, для Карла был лишен того смысла, который в него вкладывали русские. Наоборот, Шмеллинг наверняка был бы доволен, что с его телом поступили именно так. Лот задумчиво посмотрел в сторону невидимого в ночи замка-моста. «Неужели только мне одному кажется странным, что люди Карла не заступились за него, не вышли забрать его тело?», подумал Лот. Но эта мысль тут же исчезла, как будто кто-то стёр ее мокрой тряпкой. Тачстоун вернулся к своим проблемам.
Ведь рядом со Шмеллингом на погребальном костре возлежала и Брюн…
Лот тряхнул головой, отгоняя невеселые мысли.
Отец Анатолий и Крэк давно покинули трибуну. Лот хорошо видел их обоих в отсветах костра. Любопытная толпа обступила их. Джонс, не чинясь, рассказывал про свой подвиг. Отец Анатолий, стоявший рядом с ним, отхлебывал что-то мутное из бутылки, которую тоже держал в руках. Настоятель уже перешел на напитки более крепкие, чем медовуха.
Лот не нашел брата рядом с ними и забеспокоился. Раздались шаги. Лот обернулся и увидел Ирвинга.
— А ты что к нам не идешь? — спросил тот. — Так весело! Сейчас музыку наладят, танцы будут.
— Староват я уже для танцев, — спокойно ответил Лот. — Да и пары у меня нет.
— Ах да, Брюн… — Ирвинг невольно перевел взгляд на костер.
Он похлопал Лота по плечу и сказал сочувствующе, но и с воодушевлением:
— Ты правильно поступил. Так ее, изменщицу! И всех их так!
Лот посмотрел на Ирвинга глубоким взглядом.
— Я убил ее не потому, что она мне изменила, — ответил он. — А потому, что Брюн вместе с Карлом превратилась в жестокого демона и стала опасна для людей. Если бы не это, ну… пусть бы она была счастлива.
— Ты слишком добрый, брат, — покачал головой Ирвинг.
Лот пожал плечами:
— Ну вот какой есть.
Раздался громкий треск. Настил, на котором лежали пожираемые пламенем тела, прогорел окончательно и провалился внутрь костра. В небо взметнулся сноп искр. На лицах столпившихся у костра людей заплясали причудливые блики. Почтенные горожане на миг превратились в уродливых гномов и гоблинов.
Марго хотела постелить Кати в гостиной. Но девушка недвусмысленно дала понять, что будет спать хоть на полу, но рядом с Дашей. Джотфрид оставил ребенка в надежных руках. Тогда Марго без всякого энтузиазма предложила перенести для гостьи раскладное кресло. Пожилой женщине не очень-то хотелось тащить тяжеленное кресло, царапая краску на полу. Эрик не мог им помочь. С час назад муж выскочил из кухни, где смотрел вечерние новости, как ошпаренный. Эрик покинул дом, крикнув, что скоро вернется.
Кати сказала: «Конечно», и в следующий миг разобранное кресло появилось в углу детской. Это было именно их кресло. Марго видела глубокую царапину на ножке, которую прогрызла Неждана, когда ей было десять месяцев. Марго принесла белье. Кати любезно сказала, что дальше они справятся сами. Сомневаться в этом было глупо. Марго покинула детскую.
У нее чуть кружилась голова и подрагивали колени.
