удосуживаясь одеться или раздеться, под ними-то ничего не было. Если бы она могла пойти на мессу в своем пеньюаре, она бы, наверное, так и сделала, но ее останавливали правила приличия. Когда ей нужно было выйти за шоколадными конфетами или журналами, она накидывала на плечи драповое пальто, и ее пеньюар, подобно шали до пят, трепетал на ветру. Она любила нам повторять: «Ваша мама из знатного рода, дети мои, мне и одеваться не нужно, чтобы заявить о себе». Жизнь ее проходила в красных одеяниях, как в коробке шоколадных конфет, подаренных на День святого Валентина. Часто, сжимая нас в объятиях, она говорила: «И что же с вами будет, бедные вы мои?» Но она так быстро упархивала куда- то, что не давала сказать Жаку, Артуру или мне, что нам и так хорошо, что мы не хотим никем становиться, что мы — вампиры, а папа — отважный капитан на борту своего «Вагнера III» и что мы восхищались ею, потому что она никогда не ложилась спать, словно часовой на оружейном складе или рыцарь Ланцелот перед битвой.
С того воскресного вечера, когда я не на шутку разорался, мы с Маризой не разговариваем. Говорим только о насущном: о деньгах и о том, что заказать из еды. В любом случае у меня все меньше воли к жизни, даже ресторан мне не в кайф.
ТЕТРАДЬ НОМЕР ДВА
К
У моста — авария.
—Три хот-дога?
—Да, all-dressed[47].
—По вечерам в пятницу столкновения — сплошь и рядом.
—Ты, случайно, не знаешь, где можно купить кошку?
—Да их здесь уйма бродит, бери любую.
—Мне абы какая не нужна, я хочу сиамскую.
—Ну, это я не знаю.
—Тогда пока.
—Пока.
—Ой, а к тебе кто-то пожаловал.
—Чего-о?
—Гады-полицейские из Сент-Анн, да еще с мигалкой.
—Они провинциального подчинения, не сельские.
—Добрый вечер.
Даже по тому, как они тормозят, как распахивают дверцы машины, как стоят, как осматриваются вокруг, поправляя пояса, как подтягивают штаны, прежде чем сделать первый шаг, сразу видно: провинциальная полиция.
—Привет, Франсуа!
—Добрый день, Альфред. Чем мне вас угостить?
—Пока ничем. Ничего не надо. Ты, кстати, мог бы закрыть свой фургон и явиться в отделение?
—А что случилось?
—Hit and run[48].
—Что-то с Маризой? Да?
—Она что, тебе недавно звонила?
—Нет, мы не договаривались. Или, может, договаривались. Что-то серьезное?
—Нет, не думаю.
—Подожди, я сейчас все закрою, возьму тетради и поеду с тобой.
А мы-то к тому же с ней и не разговаривали! Вот она и выбрала сегодняшний день, чтобы я расчувствовался. Терпеть не могу нестись во весь дух, ничего за собой не убрав. Завтра утром все будет в бляхах застывшего жира. Но с полицией спорить бессмысленно, особенно с Альфредом, который словно родился на радость своему отцу прямо в полицейской форме. Они усадили меня на переднее сиденье, я — посередке, и даже приобняли меня за плечи в знак утешения. Я тем не менее не задавал им никаких вопросов.
—Сейчас поедем в отделение на опознание вещей, это будет быстро, там только сумка и туфли...
—А она-то сама где?
—Они отвезли ее в Монреаль, но я еще не знаю, в какую больницу. Должны позвонить.
—У нее нет видимых травм. Я думаю, она просто в состоянии шока, она так орала на обочине оврага. Нам позвонил неизвестный, возможно, но был перепуганный водитель. Мы постарались немедленно приехать на место, но в пятницу вечером, когда народ едет за город...
О
Я вот уже целый час, как в участке, а из больницы все еще никаких вестей. Наверняка это не авария, а подстроенное дельце вроде того, как после нескольких месяцев, что мы встречались с Луизой, она возьми да и
О свадебном путешествии никто и не заикался: быстро за работу! Если женился на девушке из рода Ганьон, будь готов, что тобой будет управлять все племя! Можешь считать себя кем угодно, но расслабляться тебе уже будет недосуг. Жорж Ганьон перекрасит тебе стены внутри и снаружи. Артур проверит водопроводные трубы, Луи-Жозеф в качестве подарка пустит к себе пожить. Луиза — в восторге, у вас теперь есть три пустые комнаты, которые можно обставлять по ее вкусу, а наш балкон — прямо напротив балкона вдовствующей тещи, которая в любую минуту может заскучать.
Меня в тот раз накололи по-крупному. В какие-то несколько дней, пролетевших от знакомства до свадьбы, Луиза умудрилась превратиться в совершенно иную женщину. Скорлупа-то у нее, конечно, оставалась прежней, но вот сердце — яичный желток — билось для восседавшей на балконе мамаши: весь день они щебетали друг с другом словно сойки на вишневом дереве. К беременной полагалось относиться бережно, она отдыхала, вытянув на
