– Тридцать пять фунтов, сэр.
– Вполне достаточно, – сказал Сомс. Понравится ли подарок старому Грэдмену, он не знал, но вещь не безвкусная, престиж семьи не пострадает. – Так я ее беру, – сказал он. – Выгравируйте на ней эти слова, – он написал их. – Пошлите по этому адресу, а счет мне; и, пожалуйста, поскорее.
– Будет исполнено, сэр. Не интересуют ли вас эти бокалы? Очень оригинальные.
– Больше ничего! – сказал Сомс. – До свидания! Он дал приказчику свою карточку, окинул магазин холодным взглядом и вышел. Одной заботой меньше!
Под брызгами сентябрьского солнца он шел по Пикадилли на запад, в Грин-парк. Эти мягкие осенние дни хорошо на него действовали. Ему не стало жарко, и холодно не было.
И платаны, чуть начинавшие желтеть, радовали его – хорошие деревья, стройные. Шагая по траве лужаек. Сомс даже ощущал умиление. Звук быстрых, нагонявших его шагов вторгся в его сознание. Голос сказал:
– А, Форсайт! Вы на собрание к Майклу? Пойдемте вместе!
«Старый Монт», как всегда самоуверенный, болтливый! Вот и сейчас пошел трещать!
– Как вы смотрите на все эти перемены в Лондоне, Форсайт? Помните, широкие панталоны и кринолины – расцвет Лича – старый Пэм на коне? Сентябрь навевает воспоминания.
– Это все поверхностное, – сказал Сомс.
– Поверхностное? Иногда и мне так кажется. Но есть и существенная разница – разница между романами Остин и Троллопа и современными писателями. Приходов не осталось. Классы? Да, но грань между ними проводит человек, а не бог, как во времена Троллопа.
Сомс фыркнул. Вечно он так странно выражается!
– Если дальше пойдем такими темпами, скоро вообще никакой грани не будет, – сказал он.
– А вы, пожалуй, не правы, Форсайт. Я бы не удивился возвращению лошади.
– При чем тут лошадь? – пробурчал Сомс.
– Ждать нам остается только царства небесного на земле, – продолжал сэр Лоренс, помахивая тросточкой. – Тогда у нас опять начнется расцвет личности. А царство небесное уже почти наступило.
– Совершенно вас не понимаю, – сказал Сомс.
– Обучение бесплатное; женщины имеют право голоса; даже у рабочего есть – или скоро будет – автомобиль; трущобы обречены на гибель – благодаря вам, Форсайт; развлечения и новости проникают под каждую крышу; либеральная партия сдана в архив; свобода торговли стала величиной переменной; спорт доступен в любых количествах; догматам дали по шее; генеральной стачке тоже; бойскаутов что ни день, то больше; платья удобные; и волосы короткие – это все признаки царства небесного.
– Но при чем тут все-таки лошадь?
– Символ, дорогой мой Форсайт! Лошадь нельзя подвести ни под стандарт, ни под социализм. Начинается реакция против единообразия. Еще немножко царства небесного – и мы опять начнем заниматься своей душой и ездить цугом.
– Что это за шум? – сказал Сомс. – Будто кто-то взывает о помощи.
Сэр Лоренс вздернул бровь.
– Это пылесос в Букингемском дворце. В них много человеческого.
Сомс глухо заворчал – не умеет этот человек быть серьезным! Ну-ну, скоро, может быть, придется. Если Флер... Но не хотелось думать об этом «если».
– Что меня восхищает в англичанах, – вдруг заговорил сэр Лоренс, это их эволюционизм. Они подаются вперед и назад, и снова вперед. Иностранцы считают их безнадежными консерваторами, но у них есть своя логика – это великая вещь, Форсайт. Как вы думаете поступить с вашими картинами, когда соберетесь на тот свет? Завещаете их государству?'
– Смотря по тому, как оно со мной обойдется. Если они еще повысят налог на наследство, я изменю завещание.
– По принципу наших предков, а? Либо добровольная служба, либо никакой! Молодцы были наши предки.
– Насчет ваших не знаю, – сказал Сомс, – мои были просто фермеры. Я завтра еду взглянуть на них, – добавил он с вызовом.
– Чудесно! Надеюсь, вы застанете их дома.
– Мы опоздали, – сказал Сомс, заглядывая в окно столовой, из которого выглядывали члены комитета. – Половина седьмого! Ну и забавный народ!
– Мы всегда забавный народ, – сказал сэр Лоренс, входя за ним в дверь, – только не в собственных глазах. Это первая из жизненных основ, Форсайт.
VII. ЗАВТРА
Флер встретила их в холле. Оставив Джона в Доркинге, она с недозволенной скоростью прикатила обратно в Лондон, чтобы создать впечатление, что мысли ее заняты исключительно благоустройством трущоб. «Помещик» уехал стрелять куропаток, и председательствовал епископ. Флер прошла к буфету и стала разливать чай, пока Майкл читал протокол предыдущего собрания. Епископ, сэр Годфри Бедвин, мистер Монтросс, ее свекор и сама она пили китайский чай; сэр Тимоти – виски с содовой; Майкл – ничего; маркиз, Хилери и ее отец – цейлонский чай; и каждый утверждал, что остальные портят себе пищеварение. Отец постоянно говорил ей, что она пьет китайский чай только потому, что он в моде: нравиться он ей, конечно, не может. Наливая каждому положенный напиток, она пыталась представить себе, что бы они подумали, если б знали, чем, кроме чая, заняты ее мысли. Завтра у Джона последний сеанс, и она делает решительный шаг! Два месяца – с тех пор как они танцевали с ним в Нетлфолде – она терпела, завтра это
