кончится. Завтра в этот час она потребует своего. Она знала, что для всякого контракта нужны две стороны, но это ее не смущало. Она верила верой красивой, влюбленной женщины. Ее воля исполнится, но никто не должен узнать об этом. И, передавая чашки, она улыбалась неведению этих умных старых людей. Они не узнают, никто не узнает; уж конечно, не этот молодой – человек, который прошлой ночью обнимал ее! И, думая о том, кому это еще только предстояло, она села у камина с чашкой чая и блокнотом, а сердце у нее колотилось, и полузакрытые глаза видели лицо Джона, обернувшееся к ней с порога вокзала. Свершение! Она, как Иаков, семь лет выслуживала свою любовь – семь долгих, долгих лет! И пока она сидела, слушая нудное гудение епископа и сэра Годфри, бессвязные восклицания сэра Тимоти, редкие, сдержанные замечания отца, – ясное, четкое, упрямое сознание, которым наделила ее французская кровь, было занято усовершенствованием механизма тайной жизни, которую они начнут завтра, вкусив запретного плода. Тайная жизнь – безопасная жизнь, если отбросить трусливые колебания, щепетильность и угрызения совести! Она так была в этом уверена, словно раз десять жила тайной жизнью. Она сама все устроит. У Джона не будет никаких забот. И никто не узнает!
– Флер, запиши это, пожалуйста.
– Хорошо.
И карандаш забегал по блокноту: «Спросить Майкла, что нужно было записать».
– Миссис Монт!
– Да, сэр Тимоти?
– Вы бы нам не устроили такой... ну как это называется?
– Утренник?
– Нет, нет! Ну, базар, что ли.
– С удовольствием.
Чем больше базаров она для них устроит, тем безупречнее ее репутация, тем больше свободы, и тем вернее она заслужит свою тайную жизнь и сможет ею наслаждаться и смеяться над ними.
Заговорил Хилери. А он что подумал бы, если бы знал?
– По-моему, Флер, нам и утренник необходим. Публика такая добрая, всегда заплатит гинею, чтобы пойти туда, куда ее в другое время даром не затащишь. Вы как полагаете, епископ?
– Утренник – ну конечно!
– Утренники – какая гадость!
– А мы подберем хорошую пьесу, мистер Форсайт, что-нибудь чуть старомодное – одну из вещей Л.С.Д. Составило бы нам рекламу. Ваше мнение, лорд Шропшир?
– Моя внучка Марджори могла бы вам помочь – и ей пошло бы на пользу.
– Гм! Если она этим займется, старомодно не будет.
И Флер увидела, что, говоря это, отец посмотрел на нее. Если б он только знал, как мало это ее теперь трогает; до чего мелкими кажутся ей тогдашние чувства.
– Мистер Монтросс, у вас есть на примете театр?
– Достать смогу, мистер Черрел.
– Отлично! Так поручим это дело вам с лордом Шропшир и моему племяннику. Флер, расскажите нам, как у вас дела в доме отдыха?
– Очень хорошо, дядя Хилери. Переполнено. Девушки такие милые.
– Распущенная, верно, публика?
– О нет, сэр Тимоти, они ведут себя примерно.
Если б мог этот усатый старик прочесть в мыслях у «примерной» леди, которая их опекает!
– Ну, значит, так. Мы как будто кончили, сэр, вы разрешите? У меня свидание с одним американцем насчет муравьев. Мало мы, по-моему, встряхнули этих домовладельцев. Спокойной ночи!
Флер сделала Майклу знак остаться и пошла провожать сэра Тимоти.
– Который ваш зонтик, сэр Тимоти?
– Не знаю; вот этот как будто лучше других. Если будете устраивать базар, миссис Монт, хорошо бы вам продать на нем епископа. Терпеть не могу, когда люди мямлят, да еще на месте председателя.
Флер улыбнулась, он галантно приподнял шляпу. Все они были с ней галантны, и это ей льстило. Но если б они узнали?! Темнеют деревья сквера, только что зажгли фонари. Хорошо еще, что такая погода – сухая, теплая. Она стояла в дверях, глубоко дыша. Завтра в это время она будет неверной женой! Ну что ж, не больше, чем всегда была в тайных мечтах.
'Хорошо, что Кит в «Шелтере», – подумала она. Онто никогда не узнает, никто не узнает! Никаких перемен ни в чем – только в ней и в Джоне. Сила жизни прорвется незаметным ручейком и потечет – куда? Не все ли равно?
– Мой милый Монт, с материальной точки зрения честность никогда не была лучшей политикой. Это мнение типично для времен Виктории. Удивительно в то время умели находить квадратуру круга.
– Согласен, маркиз, согласен; они лучше, чем кто-либо другой, умели думать, что хотели. В тучные годы это удается.
Эта пара в холле, за ее спиной, – старые, высохшие! Не переставая улыбаться, она обернулась.
– Дорогая миссис Монт, здесь свежо! Вы не простудитесь. Нет, благодарю вас, сэр, мне тепло. Вот славно-то!
