– То, ради чего я приехала.
– Да? А я-то думал, что ты приехала утешить несчастненького.
Она взглянула на него.
– Ничего подобного, Питер, – она заговорила угрожающим шепотом, – я приехала, чтобы хорошенько врезать тебе.
– Ты это серьезно? – Он заметил, что взгляд ее стал сердитым.
– Я серьезна как никогда. Ты помнишь, что сообщил мне по телефону?
– Нет, – тупо ответил Питер. – Прости. Скорее всего, рассказал тебе о своей стычке с Мартином.
– Да, в живейших подробностях. Моего ответа, полагаю, ты не помнишь...
Питер покачал головой.
– Прекрасно, – самодовольно продолжала Фидл. – Значит, я была права, что приехала сюда.
– Извини, что я спрашиваю. Но что ты мне на это сказала?
– Я сказала, что ты совершил ужасную ошибку. Женщин, подобных мадам Клео, нельзя отталкивать, нельзя оскорблять, нельзя ставить им ультиматумы.
– Фидл, – взмолился Питер. – Я ведь все лето здесь провел. А сколько часов ушло у меня на запись и расшифровку интервью! Не могу сказать, что это было скучно и что я ничего не узнал, но свою собственную жизнь она тщательно спрятала – и я не могу добраться до сути. И эта вспышка была частью продуманного плана. Я понял, что она не даст мне уйти.
– Дерьмо твой план, если у тебя нет пути для отступления.
– Мне и в голову не могло прийти, что...
– Ох, Питер, Питер! – простонала Фидл, покачивая головой.
– Не надо было брать этих денег. – Он не притрагивался к еде, хотя в желудке у него урчало, так как был полон решимости защищаться. – Не надо было становиться игрушкой в руках этой женщины. Все это очень унизительно.
– Питер, это ведь работа. Тяжелая работа, которую выполняет прекрасный писатель за исключительно высокую плату.
– Я верну деньги. – Он ненавидел себя за то, что голос его звучал обиженно.
– Давай-давай! Верни деньги. Но ты же все еще хочешь кое-что смастерить из этой истории – книгу, статью, сценарий и так далее. Я не дам тебе уйти в кусты – у меня такое чувство, что всегда, когда тебя прижимают к стене, ты сдаешься. Ты скулишь и удираешь, поджав хвост, запираешься дома и убеждаешь себя, что виноват кто-то другой. – Она опустошила свою тарелку и одобрительно кивнула официанту, предложившему еще вина. – Ты ешь. – Она указала вилкой на его порцию. – А то я съем.
Питер покорно взял свою вилку и начал есть. Паштет, который, он знал, здесь был лучше, чем где бы то ни было в Париже, сейчас по вкусу напоминал ему опилки.
– Что же мне, по-твоему, делать? – проговорил он с набитым ртом. – Я исчерпан... Наверное, я совершенно не понимаю женщин. О чем вы думаете, как реагируете на разные вещи.
– Хорошо, я открою тебе секрет, Питер. – Она склонилась к нему. – Тебя сбивает с толку, что мы не играем по мужским правилам. Ты думаешь, мы будем вести себя по-мужски? Если бы ты повздорил не с мадам, а с кем-то из мужчин, хотя бы даже с Мартином, любой из них вынужден был бы вступить с тобой в драку. Но она – женщина, долгие годы скрывающая свое прошлое, одни только воспоминания о котором причиняют ей боль. Если из-за тебя боль усилится, то ничего не добьешься. Она лишь замкнется в себе и станет недоступной для тебя.
– Так что же мне делать, премудрый мастер интриги?
– Играй по женским правилам.
– А как по ним играть, черт побери? – Питер был совершенно расстроен.
– Главное правило женской игры состоит в том, что в ней не существует никаких правил. Если тебе чего-нибудь уж очень нужно – добивайся этого. – Подошел официант с двумя тарелками, над которыми поднимался пар. – О, поесть принесли. – Ее лицо просветлело.
Оба ели молча. Питер не знал, что сказать. Какой же он был дурак, когда думал, что, приехав, Фидл его подбодрит. Намерения у нее, видимо, были как раз обратные.
– Обойдемся без десерта, – решительно сказала она. – Плачу я. Garcon, l'addition, s'il vous plait[12].
Фидл нашла в сумочке кредитную карточку и бросила ее на стол.
– Я плохо переношу самолет. Надо бы немного поспать.
Питер взял свой плащ и последовал за ней. Выйдя на улицу, он заговорил:
– Ну и что же? Ты проделала этот длинный путь лишь для того, чтобы отругать меня? Не хочешь посмотреть вечерний Париж? Я мог бы показать тебе город...
Фидл обернулась и сказала, не глядя на него:
– Питер, я никогда не вмешиваюсь в труд автора, никогда. Но после твоего пьяного звонка я поняла, что надо вмешаться.
– О чем ты говоришь? – Он безуспешно пытался попасть в рукава плаща.
– Ты все поймешь, Питер. Пойдем домой, поговорим лучше утром. – Фидл оглядела аллею, где они стояли. – Вечерний Париж может подождать.
