Поблагодарили мы огнищанина. Я перед воротами спешился. В поводу Буланого в деревню ввел, и пошли мы дом хоробра искать.
Дошли до кумира. Скотьему Богу до земли поклонились за то, что принял нас в вотчине своей. А Баян из сумы бубен свой достал. Трижды ударил в него, а потом бубенчик от него оторвал да к подножью кумира положил.
– Прими Давший Мудрость подарочек за то, что в земле своей приветил.
Дом Соловья мы сразу нашли. Крепким тыном огорожен, так что за ним при нужде все жители деревенские отсидеться могут. Не двор, а крепь. В ворота тесовые постучали.
– Кто там в гости ко мне пожаловал? – услышал я знакомый голос.
– Это мы, дядька Соловей, – крикнул подгудошник.
Распахнулись ворота. Вышел хоробр нам навстречу. В рубахе беленой, в кушаке красном, обыжка на могучие плечи накинута. Подивился я: даже без кольчуги и доспехов здоров был витязь.
– Баянка! Добрый! – узнал нас хоробр. – Как же Доля вас в Девять Дубов завела?!
Сграбастал нас Соловей в объятья сразу обоих. Стиснул так, что у Баяна косточки хрустнули.
– Полегче, – я ему. – Придавишь гостей ненароком.
– Проходите, гости дорогие, – ослабил он хватку. – Баня как раз поспела. Я уже попарился, теперь ваш черед с дорожки прогреться. А потом мы бражки откушаем да под моченый груздь. У меня еще с прошлого года кадочка с грибочками припасена…
У Соловья в гостях сытно и пьяно нам было. И бражки с груздями откушали, и мясца с хлебушком. С радостью витязь нас приютил. Рассказали мы ему про встречу с находниками. Про полонян поведали. На мою сторону в нашем споре витязь встал. Погорился, что его вместе с нами в том зимнем лесу не было.
– Да только и я бы супротив силищи булгарской не сдюжил, – сказал Соловей подгудошнику.
На том Баян и успокоился.
Без малого две седмицы у Соловья мы прогостили. Слякоть с распутицей у хоробра пересидели. А как только подсохло немного, да реки в берега вернулись, так и дальше отправились…
А дорога была неблизкая. Я на Буланом ехал, а Баян рядом пехом пер. Про булгар с полонянами давешних не вспоминали мы боле. Ссору затевать промеж себя не хотели. Пусть в малом каждый при своем остался, зато в большом меж нами разногласия не было.
Как-то на привале я у него плясовому бою учиться вздумал. И не стыдно мне было подгудошника наставником называть. А чего стыдиться, коли малой больше старшого в чем-то понимает?
– Покажи, – говорю, – ежели не устал.
– А с чего уставать-то? – улыбнулся он.
Бубен свой из сумы достал, кудрями тряхнул, бубенцами звякнул и пошел чесать пальцы о натянутую кожу. Бубен в его руках то ухает тяжко, то трелью птичьей разливается – даже не хочешь, а ноги сами притопывать начинают.
– Повторяй за мной! – сказал и начал отплясывать. Лихо у него получалось. Легко.
Повторяю за ним коленца мудреные. Ковырялки с разножками разучиваю. Только не шибко у меня выходит. Заплетаются ноги, с дыхания сбиваюсь.
– Тут все дело в том, чтоб с ритма не соскочить, – учит он меня. – Раз, два, три, четыре… нога вверх. Носок тяни. А теперь вниз, подскок, поворот, присядка… ладошкой по голенищу хлопни, чтоб супротивника с панталыку сбить. Иди сюда. Нападай!
Я и напал. И с дубьем на него кидался, и с мечом, у булгарина отобранным, лез, и ножом пырнуть пытался. Без толку. Вроде пляшет он. Вроде просто все у него выходит. Весело. Только после веселья этого мне лишь шишки с синяками на память остались.
– Запомнил? – он меня спрашивает. – Еще разок давай. Раз, два, три, четыре…
И снова я у него манеру перенять пытаюсь. Стараюсь. А он:
– Ну-ка не путайся! – на меня прикрикнет, и опять: – Раз, два, три, четыре…
А Буланый мой первую весеннюю травку щиплет. Иногда поднимет морду, на нас взглянет. Вздохнет и опять за мурушок с одуванчиками примется. Небось думает, что это на нас безумство весеннее накинулось. Два дурака на поляне пляшут. Один в бубен стучит, другой козлом скачет.
Повалился я в конце концов на землю.
– Все, – говорю. – Сил больше нет. Упрел. А Баян рядышком присел, смеется:
– Я же не неволю тебя. Ты же сам хотел.
– Хотел да не выхотел, – отвечаю. – Проще с мечом крутиться.
– Тебе, может, и проще, а мне бубен боле по нраву. Не люблю я оружие. Злое оно.
– А откуда у тебя эта наука веселая?
– Иногда, – пожал он плечами, – кажется, что я с этим родился. А на самом деле человек один научил.
Ну а кое-что уже после сам додумал. Я же по пирам да свадьбам хожу. В разных землях бываю. Присматриваюсь, как народ свою удаль выказывает. Что-то на ус наматываю. Что-то само понимается. Без пляски праздников не бывает.
– Да, – рассмеялся я. – На ус, говоришь, наматываешь? А усов-то еще и нет у тебя!
