– Карась, что ли? – снизу вверх взглянул на меня он.
– Ага, – кивнул я.
– Тогда все бесполезно.
Подгудошник оттолкнулся от земли и встал на ноги.
– Тьфу! – смачно сплюнул он. – Только руки в грязи изгваздал.
– Держи, – протянул я ему бубен.
Он отряхнул ладони, подобрал с земли свою суму и запихнул в нее бубен.
– Ну? И что теперь? – спросил подгудошник.
– Не знаю, – пожал я плечами.
А тут и помощь подоспела. На дороге появился наш давешний знакомец. Мужик-огнищанин проехал через разоренный посад и направил свой воз прямо к нам.
– Что? – спросил он, натягивая вожжи. – Не хотят вас впускать?
– Не-а! – крикнул ему что есть мочи Баян.
– Чего орешь-то? – Огнищанин засунул мизинец в ухо. – Я же сказал, что не глухой, а только с глушью.
– Ну, извини, – поклонился ему подгудошник.
– Ладно, – махнул в ответ мужик рукой.
– Добрый человек, – обратился я к нему. – Подскажи, что делать нам? Как в град попасть?
– Погоди. – Огнищанин слез со своих бочек, подошел к воротам, задрал голову вверх и закричал что-то на непонятном мне языке. [84]
Из бойницы над воротами показалось бородатое лицо. Горожанин в ответ мужику затараторил сердито.
– Ась? – приставил огнищанин ладошку к уху. Горожанин снова что-то стал доказывать, несколько раз ткнул в нашу сторону пальцем, дважды ударил кулаком по раскрытой ладони, а потом выпучил в притворном страхе глаза, угукнул филином и замолчал. Наш заступник его внимательно выслушал, кивнул головой и сказал в ответ пару коротких отрывистых слов. Я поймал себя на том, что стою раскрыв рот. Взглянул на Баяна, а тот едва смех сдерживает.
– Гляди-ка, Добрый, – шепчет, – как немчура кривляется. А Карась тоже хорош.
– Интересно, – я ему так же тихонько, – о чем они там разговор ведут?
– И так понятно, – отвечает подгудошник. – Решают, где соли добыть, чтоб нас пресными не жрать.
– Типун тебе…
– Не, – перебил Баян. – Типуна не надо. Я с типуном петь не смогу.
– Так плясать будешь да на руках бегать. У тебя ловко выходит.
Между тем странный разговор у ворот закончился. Горожанин скрылся, но спустя пару мгновений вновь появился в бойнице. Выкинул огнищанину увесистый узелок, махнул рукой и пропал. На этот раз окончательно. Мужик поймал узелок, вздохнул и направился к нам.
– Не пустят они вас, – сказал он. – Напуганы сильно. Люди в Муроме тихо живут. Никого не трогают, но и себя трогать не дозволяют. А тут зараз столько напастей. Говорят, что не успели от булгар отбиться, как вы приперлись, – взглянул на нас строго. – И непотребства разные творить начали.
– Какие еще непотребства?! – возмутился Баян.
– Вы девку ихнюю пугали?
– Не пугали мы ее, – ответил я. – Догнать только хотели, чтоб узнать, что тут случилось.
– Значит, пугали, – кивнул мужик и к Баяну повернулся: – Ты ногами небо пинал?
– Как это? – удивился подгудошник.
– Ась? – сощурился огнищанин, видно, Баяна не расслышал.
– Я говорю: как я его пинать-то мог? Оно же вона где! – поднял он руку кверху.
– А они, – кивнул он на стену града, – говорят, что ты в небо ногами тыкал.
– Это было, – смутился Баян. – Я же их порадовать хотел…
– И при этом огорчил сильно, – сердито сказал мужик. – А он, – кивнул он на меня, – гром и бурю призывал. В бубен лупил. А Мосю ихнему это не по нраву.
– Кому? – спросил я.
– Мосю, – ответил мужик. – Это у них что-то вроде нашего Богумира. Отец всех муромов и хозяин неба и земли. [85] Земля Мосю мать родная, а Небо – отец. А ты, – взглянул он на Баяна с укоризной, – в отца и ногами…
– Так я же не знал…
– И на землю плюнул, – подытожил мужик. – А для них это обидно очень.
– Ну и что делать? – спросил я.
