– Благодарю Тебя, Господь наш, Иисусе Христе, что оберег меня в дороге от страстей и напастей злых, – проговорил.
Заметил я, как Баян при этих словах поморщился. Ухмыльнулся криво, но, как только огнищанин снова шапку напялил, узелок подобрал и коняжку тронул, спрятал свою ухмылку и за Иоанном пошел. Что творится с подгудошником? Почему его так при имени Бога христианского передергивает? Никак я понять не могу. Ведь не делал нам христианин ничего плохого. Отчего же парня так коробит, словно недруг злой нас в полон ведет?
Подошли мы к околице. Иоанн загородку в сторонку отодвинул.
– Милости прошу в Карачары, будьте гостями зваными, – сказал нам и в деревеньку въехал.
Ну а мы следом зашли.
Смотрю я, и вправду место красивое.
– Здраве буде, Иоанн! – нам навстречу ребятня подбежала.
Трое мальчишек и две девчушки маленькие. Увидали нас, остановились поодаль нерешительно.
– И вам здоровья, детушки, – приветливо улыбнулся огнищанин.
– Кто это с тобой? – спросил его старший этой ватаги.
– Гости это, – ответил Иоанн.
– Спаси вас Хлистос, блатья! – девчушка нам с Баяном крикнула и перекрестила старательно.
– Не из братии они, – смутился Иоанн. – С родины гости пришли.
– Нехристи! – вдруг громко крикнул старший, и дети с визгом бросились врассыпную.
– Чего это они? – изумленно спросил Баян.
– Вы уж простите их, – еще больше смешался огнищанин. – Для них иноверцы врагами лютыми кажутся. Родители их так приучили. И боязнь у них осталась от той ночи страшной, когда Горисвет с волхвами нашу родину жгли. Многие до сих пор по ночам вскрикивают. Родимец [88] некоторых колотит.
– Так вылили бы испуг, и всего делов [89], – пожал плечами Баян.
– Что ты! – отмахнулся от него Иоанн. – Чародейство – грех великий!
– А маята ночная лучше, что ли? – спросил я.
– На все воля Божья, и все в руце Его, – вздохнул христианин и перекрестился.
– Не зашибут они нас? – Баян кивнул на людей, спешащих нам навстречу.
Их было около десятка. Кто вилами вооружился, кто топор подхватил, а одна баба с ведром бежала. Что под руками было, то и похватали жители Карачар, чад своих оберегая.
Баян суму свою на землю положил и к встрече с карачаровцами изготовился. На христианина так взглянул, словно дыру в нем прожечь взглядом хотел.
– Погоди, парень. – Я ему на плечо руку положил. – Не гоношись.
– Не разобрались они, – поспешно сказал Иоанн. – Чада их напугали. Решили, видно, что вы меня в общину силком приволокли…
Вышел он вперед, руки вверх поднял.
– Успокойтесь, братья и сестры! – крикнул он селянам. – Не вороги это! Я гостей к учителю привел! Они Григория нашего по нужде разыскивают.
Остановился народ. Оружие свое нехитрое опустил.
– Так нехристи не со злом пришли? – спросила настороженно та баба, что ведром от нас отбиваться хотела.
– Нет, Параскева, – ответил ей огнищанин. – Они люди не злые.
– А зачем им учитель нужен? – выкрикнул кто-то. Тут мой черед настал вперед выходить. Поклонился я народу карачаровскому.
– Здраве буде, люди добрые. Я от Андрея учителю вашему слово привез, – заметил я, что имя рыбака на них подействовало. – И хоть сам я не Христу молюсь, – продолжил, – но против вас я недоброго не замышляю. Добрыном меня зовут, а его, – кивнул я на подгудошника, – Баяном. С миром мы в общину вашу пришли.
– Что ж ты сразу не сказал, что тебя Андрей к нам прислал? – шепнул мне Иоанн.
– Недосуг как-то было, – ответил я, – да ты и не спрашивал.
– Как там Андреюшка наш? – Параскева ведро в сторону отставила.
– Про то я лишь с Григорием говорить должен, – я понял, что сейчас не смогу сказать этим людям о смерти рыбака.
– Так учитель в пустынь ушел за нас, грешных, помолиться. Обещался быть вскорости, – сказал мужик и засунул за пояс топор.
– Ой, – всплеснула руками Параскева. – Чего же мы встали посреди улицы? Гости же с дороги, небось, есть хотят. Устали, наверное. А мы их тут баснями кормим. Пойдемте.
– Видишь? – шепнул я Баяну. – С людьми разговаривать нужно. А ты драться собрался.
