мелкого ремонта. Я отщипывала от кокона по кусочку, пока не смогла вытащить Вика наружу — и уж конечно, от него в этом сложном деле никакой помощи не поступило. Какая помощь, парень напоминал сейчас мешок с песком — безвольно обвисший и настолько тяжелый, что я всерьез вознамерилась выключить гравитацию, а уж потом возиться с этим туловом. Удержала мысль, что перепады гравитации могут вовсе добить Блонди, кто его знает, насколько все серьезно. И я, шипя сквозь зубы, таки доперла его до медкомплекса и даже уложила в ванну, а большего и не требовалось. Медтехник среагировал на появление пациента, зажужжал сканером, выпустил микрощупы, а я смотрела на странно белое лицо Вика и ждала. Обычно на диагноз хватает нескольких минут, от двух до пятнадцати, если верить инструкции производителя, а такие инструкции пишутся с запасом... время шло, я бы успела получить отметку, точка-то рядом, но я боялась, с каждой минутой ожидания я все отчетливей понимала, что дело плохо. Да, Вик мой приятель, но это ничего не значит, ведь Игра... табачок врозь, он сам так говорит всегда! И разве его три тонны метаокса что-то меняют?
— Клиническая смерть отсрочена на два стандартных часа, — выдал наконец окаянный агрегат. — Реанимация возможна максимум через половину стандартного часа после клинической смерти, с вероятностью успеха сорок три процента. Необходимо как можно скорее доставить пациента в стационарную клинику.
«Как можно скорее»! Да проще выкинуть его за борт, чтоб не мучился. Клиника на Нейтрале! А Нейтрал... я прошла в рубку, к дисплею с картой... Нейтрал не так уж далеко, можно успеть за два часа, если не выбираться ползком из Рифа... а точка в пяти минутах лету, и Вик мне всего лишь приятель!
Отстрелить ракетные стойки и торпедные аппараты. Выкинуть жалкие остатки боекомплекта. Избавиться от двух баков с метаоксом: останется один неполный, его хватит. Многие в Галактике верят, что спасение жизни связывает судьбы крепче кровного родства и кровной вражды, и, начав это дохлое дело, я попытаюсь довести его до конца. Я ввела курс без допуска на перегрузки, задав лишь одну постоянную — время. Биогель защитит Вика, а я выдержу, не в первый раз спешу.
Вот тебе, киска, и первая Игра, подумала я, снося с дороги каменный осколок...
— Три Звездочки вызывает диспетчерскую.
— На связи.
— Прошу посадку.
— Ваш квадрат АР-508.
— Пришлите туда Красный Крест.
Диспетчеры Нейтрала понимают все с полунамека, а люди, по крайней мере на Нейтрале, не медлят, когда надо помочь своим. Бригада из госпиталя добралась до квадрата АР-508 раньше нас; я еще не успела заглушить двигатели, а к «Мурлыке» уже ринулся катер, и Вика забрали быстрей, чем я завершила посадочный протокол. Я еще подумала — если б люди проявляли такую оперативность в официальных контактах, иметь с ними дело было бы куда проще.
Ну что ж, время подсчитывать потери.
Хорошо хоть, мне не надо заниматься этим в одиночестве — зачем, ведь ремонтный агент все равно проводит диагностику лично. Ремонтным агентом отца на Нейтрале — все тридцать два года — был Чак Никольский. Я вела с ним дела уже семь лет: с тех пор, как отец впервые спихнул на меня ремонт и убедился, что справляюсь не хуже него. На Нейтрале Никольский не слишком популярен. Да и за что любить нудного типа, считающего свое мнение истиной в последней инстанции и откровенно презирающего рискнувших его оспорить? Но в своем деле он — ас. Наверное, единственный настоящий профи из двух десятков ремонтных агентов Нейтрала. Я ни разу с ним не спорила.
Никольский ответил на вызов сразу.
— Кто тебя потрепал, детка?
— Сама хотела бы узнать, — очевидно, стервятники-журналисты уже добрались до «Мурлыки». — Лучше прилетай и скажи, надолго ли я засела.
— Надолго, — без тени сомнения уверил Никольский. — Ладно, встречай.
Я закрыла глаза и попыталась расслабиться: до появления Чака можно отдыхать. Вся тяжесть последних часов навалилась на меня враз. Бросить бы все и спать...
— Уступи место, детка. Твоей скорлупкой придется заняться капитально.
Пару секунд я смотрела, не видя. Худое лицо, тонкие губы, светлые глаза, короткие седые волосы... наконец в сознание толкнулся знакомый запах, и картинка сложилась: Никольский собственной персоной. Если учесть, что от его конторы восемнадцать минут лета...
— Чак, я пойду в медкомплекс. Посплю.
— Я «за».
Еще бы — Чак не терпит, когда клиент крутится около, заглядывает через плечо и вообще «стоит над душой».
— ГСН гони в шею. И других тоже не пускай, никого.
— Иди, детка, не суетись. — Никольский уже рухнул в мое кресло, подключил шлем, и, довольно пофыркивая, считывал информацию. Можно отдыхать...
Наверное, я проспала бы не меньше суток, не появись на «Мурлыке» посторонний. Сигнальному импульсу вход-контроллера понадобилось несколько секунд, чтобы пробиться к сознанию, но и тогда сон ушел не сразу; я вышла в рубку, когда гость обменивался рукопожатием с Никольским. Я вышла, я приветствие застряло на полдороге ко рту — удивление напрочь вышибло из мозгов нормы вежливости. Нет, не удивление даже — изумление, потрясение и не знаю что еще. Чтобы Распорядитель Оргкомитета, первое лицо Четверки, лично посетил прервавший дистанцию корабль... насколько я знаю, такого еще не случалось. И то, что в этом году Распорядителем избран человек, ничего не значит — на время Игры Четверка вне своих рас. Да, честно говоря, генеральный директор «Юнайтед Стеллз» Майкл Осадчий и прежде не был замечен в расовой солидарности.
Осадчий и не ждал приветствий. Он начал разговор первым, бегло и без церемоний:
— Слышал о капитане Блонди. Хочу взглянуть, кто его так. И, думаю, не откажешь дать мне с собой запись?
Не дожидаясь ответа — ясно, заранее уверен, — повернулся к Чаку:
— Все действительно так страшно, как выглядит?
— Альо — отличный пилот, — Чак хмуро глядел на дисплей. — Кто другой мог и не долететь.
— Эй, — очнулась я, — вот этого не надо. Не пугай. Я собираюсь дальше, как только сделаешь баки и оружие.
— Баки и оружие, — Никольский покачал головой. — Если бы! Тебе половину брони менять надо. Хотя я бы всю поменял. Генераторы полей. Щит. Ближнюю навигацию.
— Чак, навигация в порядке! — вот теперь я и в самом деле испугалась. И, наверное, от страха кинулась спорить. Никольский хмыкнул. Мазнул по мне странным, непривычным взглядом — и отвел глаза.
— На соплях держится твоя навигация. Я уж не говорю о вооружении. Мне жаль, девочка, но здесь работы дней на десять.
Десять дней! Вот, значит, чем завершилась для меня первая Игра — сошла с дистанции после трех точек. «Пусть судьба проиграет!» Смешно...
Господин Осадчий не слушал наш спор: он смотрел запись боя. Лицо его казалось озабоченным, но, судя про запаху, это злость. Даже не злость — бешенство! Я вдруг подумала: не он ли заимел зуб на Блонди? Странная мысль, дикая, нелепая. Но что-то не давало выбросить ее из головы и забыть. Распорядитель небрежно сунул в нагрудный карман копию бортжурнала (только три отметки, с горькой обидой вспомнила я). Прощальный кивок только выглядел вежливым: я чуяла, злость никуда не делась. Господин Осадчий сел в скоростной двухместный катер, проигноровав жадное любопытство осадивших «Мурлыку» журналистов. Взмыл в небо крутой свечкой. Майкл Осадчий, самый богатый человек Нейтрала. Уважаемый, честный в делах бизнесмен. Неизменно вежливый и ровный. Ни разу не отказавшийся от дополнительных хлопот из личных чувств. И все равно, по необъяснимому, но устойчивому мнению живущих на Нейтрале людей, не стоящий доброго слова.
Никольский со свистом выдознул сквозь зубы.
— Альо, чего он приперся?
