пришлось вспомнить придерживаемые на самый крайний случай связи в верхах столичного ФСБ. Ведь только с помощью спецслужб можно было найти и – главное! – заставить профессионалов в области суперсовременных сигнализаций и бронематериалов принять участие в похищении православной святыни.
А еще седовласому и седобородому старичку Олегу Степановичу Белову предстоял неблизкий путь к затерянной в лесах, обезлюдевшей архангельской деревушке, к очагу всеми забытого и тихо спивающегося иконописца-самоучки Прохора Варежкина. К услугам самородка уже три– четыре раза прибегали окопавшиеся в святая святых русской культуры – Государственном Эрмитаже и Русском музее – «кабинетные» воры в галстуках и костюмах. В результате их радения некоторые шедевры давно сменили прописку, осев в частной коллекции еврейского эмигранта по ту сторону Атлантического океана. А не спеша прогуливающиеся по залам великих музеев туристы со всего мира до сих пор восторженно качают головами, не подозревая, что перед ними в золоченых рамах висят скопированные самоучкой с обычных альбомных глянцевых репродукций новоделы, за которые гениальный кустарь получил подержанный армейский «уазик», мощную переносную рацию, новенький карабин «сайга» с комплектом патронов, столитровую пластиковую канистру чистого спирта и набор масляных красок с кистями всех калибров.
Тихий не был бы Тихим, если бы в отличие от ГУВД не знал о некоторых безобразиях государственного масштаба, происходивших в его городе. Таким образом старый авторитет, имевший стукачей даже в среде хранителей произведений искусства, «совершенно случайно» узнал имя человека, продавшего на Запад бесценные картины. А затем со сдержанным изумлением услышал об одиноком таежном охотнике Прохоре Варежкине.
Спустя два часа после общения с ребятками Бульдога и дедушкой-авторитетом работник Эрмитажа перерезал себе вены в собственной ванне-джакузи, перед смертью собственноручно написав записку с просьбой во всем винить некую очаровательную, но недоступную К. Сыщики только головами покачали – взрослый мужик и такой идиот…
А старик успел узнать главное: ни разу в жизни не бывавший даже в областном Архангельске, ежечасно освежавшийся стаканом первача добродушный охотник писал копии с картин мастеров не ради возможности получить бесценные для отшельника внедорожник, новенькую рацию и запас «горючего» и красок на целый год вперед, а из простого человеческого интереса. Получится али нет? Получилось. Еще как получилось!
А особенно преуспел неказистый мужичишка Прохор в рисовании на дубовых досках ликов православных святых. Неудивительно, что к пятидесяти годам, прожитым на этом свете Варежкиным, его приземистая крепкая изба, стоявшая у кромки леса, на обрывистом берегу великолепной и дикой реки Пухтюга, своим внутренним убранством напоминала Всехсвятскую церковь.
Во всяком случае в этом с пеной у рта убеждал Тихого перед смертью «от неразделенной любви» ответственный сотрудник Эрмитажа господин Самсонов. Он же трясущейся рукой достал из сейфа и отдал Бульдогу подробную топографическую карту северной русской области, где был обозначен заковыристый автомобильный маршрут от Архангельска до обители одинокого охотника, которую отделяла от ближайшего жилья тридцатикилометровая дикая тайга…
Глава 34
Лесная дорога от районного центра до «мастерской» Прохора Варежкина казалась порой бесконечной. Но финал, как известно, есть у всего. На исходе пятого часа черепашьей езды два тяжелых, перепачканных грязью и пылью по самые стекла черных джипа обогнули скалистую, поросшую молодым ельником гору и, урча моторами, остановились на крутом, обрывистом берегу Пухтюги. Представшая перед глазами панорама завораживала своей первозданной, нетронутой красотой. Впрочем, прелести северной природы сейчас мало интересовали измотанных путешествием, донельзя уставших экспедиционеров.
– Ну, наконец-то! – с облегчением произнес вымотанный многочасовой ездой Бульдог и, еще раз на всякий случай сверившись с развернутой на коленях картой, указал рукой на тянущиеся впереди вдоль берега ветхие домишки заброшенной деревни.
Пал Палыч по собственной инициативе сел за руль идущего первым внедорожника, в котором кроме него находились сам Тихий, бригадир Дольф и захваченный с собой в «экспедицию» высокий молчаливый профессор Мазуркевич из мухинского художественного училища – признанный эксперт по старинным русским иконам. В его обязанности входило дать свое компетентное заключение после того, как таежный самоучка Прохор Варежкин, пользуясь лишь качественными репродукциями в напечатанном за рубежом альбоме и четкими, крупными фотоснимками, сделанными уже в Санкт-Петербурге, в храме, напишет копии с Тихвинской Богородицы. О том, что художник может просто отказаться от выполнения заказа, ни сам авторитет, ни сопровождавшие его боевики даже не допускали мысли. Они, профессионалы, умели так делать предложения, что ответить «нет» было невозможно…
– Слава богу, вроде добрались, – в тон начальнику своей гвардии отозвался тоже порядком вымотанный дорогой Тихий. – Давай, Паша, трогай… Который дом-то нужен?
– Самсонов говорил, что в деревне только один Прохор остался, – сказал Бульдог. – Так что не ошибемся. Собаки чужаков сразу приметят. Их у него вроде аж целых три штуки. Финские лайки.
Профессор Мазуркевич и громила Дольф ничего не сказали. Первый спал, приткнувшись головой к стеклу и похрапывая, а второй вообще мало разговаривал. Добрались до какой-то таежной деревни, где живет какой-то лох, ну и что? Обычная работа… Двухдневное автомобильное, с относительным комфортом, путешествие из Северной столицы в этот медвежий угол, порядком вымотавшее попутчиков Дольфа, бывшему старлею разведроты спецназа ВДВ представлялось всего лишь легкой разминкой и даже отдыхом…
Бульдог оказался прав. Первым живым существом, которое они увидели, въехав в опустевшую деревню с десятком черных полуразвалившихся домишек-срубов, была собака. Точнее – сразу две рыжие, лохматые, отдаленно похожие на крупных лисиц остромордые псины. Покойник Самсонов, не раз навещавший отшельника в этой дыре, не обманул – это были чистокровные финские лайки. В собаках Пал Палыч разбирался не хуже иного кинолога. Только почему две, а не три?
– А вот и хозяйские телохранители, – вымученно улыбнулся Тихий, убирая в кожаный чехол порядком осточертевшую трубку. От частого курения в дороге у него уже першило и сушило в горле. – Только самого Прохора что-то пока не видно…
Старик, чуть прищурившись, внимательно вглядывался в необитаемые, давно покинутые по разным причинам своими прежними жильцами дома. У многих от старости прогнили и провалились крыши. Окна были либо наглухо заколочены, либо зияли пустыми черными глазницами. Головной джип, а за ним и второй, с братками, медленно ползли по единственной улице деревни.
«Виллу» отшельника Тихий увидел только тогда, когда сопровождаемый истошно лающими собаками «Чероки», проехав мимо безлюдных развалюх до самого склона, круто уходящего вниз, к реке, остановился возле высокой разлапистой сосны.
– Ни фига себе! Прямо дворец таежного князя! – присвистнул Бульдог, переглянувшись со старым авторитетом, который сидел рядом с ним. Обычно безразличный ко всему, кроме драк, разборок и оружия Дольф, не оставшись равнодушным к представшему зрелищу, всей своей массой подался вперед. Проснувшийся от возгласа Пал Палыча профессор Мазуркевич тер пальцами покрасневшие глаза и, быстро приходя в себя, хлопая веками, тоже с изумлением лицезрел раскинувшееся внизу, под горушкой, на которой стояла деревня, на поляне у реки, имение одинокого охотника Прохора Варежкина. С трех сторон окруженное лесом, оно походило на старообрядческий скит.
Добротный, судя по цвету дерева поднятый не более десяти-пятнадцати лет назад дом из толстенных бревен, под высокой островерхой крышей, крытой лемехом. Широкие светлые окна с резными наличниками и ставнями. Рядом – чуть уступающая дому размерами хозяйственная пристройка. Возможно, мастерская. Чуть в стороне, за домом, крохотная банька. И все это окружено правильным кольцом опоясывающего «скит» высокого бревенчатого забора с открытыми, словно приглашающими случайных гостей войти в гостеприимный дом воротами, увенчанными навесом, по бокам которого на двух столбах сидели деревянные петухи.
– Похоже, наш хозяин умелец не только по части живописи! – ухмыльнулся Пал Палыч. Надавив на звуковой сигнал, хотя в этом не было никакой нужды – собаки заливались звонким лаем уже добрых десять минут, и не обратить на это внимания Прохор просто не мог, – начальник гвардии завел грязный
