– Костик, а что – женщин вообще здесь нет? Ты зачем меня привез сюда?
Младший Гальчевский захохотал:
– Дурочка, через час здесь будет столько женщин, что ты со счета собьешься! А привез я тебя, чтобы ты посмотрела настоящую жизнь. И тех, кто делают ее настоящей! Ну, и заодно... – он внезапно осекся, – впрочем, пусть это пока остается секретом – тем приятнее будет сюрприз.
– Кому приятнее?
– Ну, мне в первую очередь. А раз мне, то и тебе, конечно!
И он повел Настю в открытые двери двухэтажного ресторана, на втором этаже которого началось «совещание».
Открыл его все тот же старший Гальчевский. Нависнув над столиком с рюмкой коньяка в руке, он провозгласил:
– Друзья мои! Сегодня я произношу эти два слова с полной уверенностью в сказанном. Ибо годы напряженной работы от съезда к съезду, постоянная взаимовыручка и взаимодействие настолько сплотили и сблизили нас, что мы стали как бы одной большой единой семьей. Имя которой – партия. И сегодня я горд и рад вдвойне: тем, что я являюсь давним и, надеюсь, уважаемым членом этой семьи, и тем, что эта семья решила принять в свои ряды также и моего сына, – полковник областного РОВД повел рукой с рюмкой в сторону столика, за которым довольно скалился его отпрыск. – Позвольте представить вам нового члена Коммунистической партии Советского Союза, а также в одном лице с завтрашнего дня – директора крупнейшего в Донбассе коксохимического комплекса – на днях он успешно защитил диплом инженера‑химика, Константина Степановича Гальчевского! Коська, встань, пусть тебя осмотрят и оценят.
Младший Гальчевский под шквал аплодисментов поднялся со стула и с достоинством поклонился на все четыре стороны.
– Годится! Орел! Весь в батьку! – раздались одобрительные выкрики. Но больше всех светилась счастьем Настя, от восхищения чуть подпрыгивая на сиденье мягкого стула.
– Просим вас в скромной мужской компании отметить с нами два этих радостных события, – Степан Ильич радушно повел рукой и добавил, хитро взглянув на Настю, – а может быть, заодно и третье?
Та засмущалась и спряталась за Костину спину. Тот скривился внезапно, словно грыз кислое яблоко, но промолчал, тут же вновь состроив торжественную физиономию. Приглашенные дружно чокнулись, лихо выпили и налегли на «скромную» трапезу: всевозможные салаты, вырезки, грудинки, копченые языки, колбасы, красиво разложенные на блюдах, перемежались паштетом тресковой печени, паюсной и зернистой икрой. Когда было выпито по три‑четыре рюмки, столы пополнились целиком запеченными курами, утками, индейками. И пошла повальная пьянка. Ножи и вилки были отброшены в сторону, лица покраснели и залоснились – птицу разрывали на части руками. Отдыхавший до поры до времени эстрадный ансамбль выдал для начала Полонез Огинского. Мелодия была настоль чарующей, что на несколько минут в зале утих разноголосый шум – ее оценили по достоинству. Зато, когда музыка смолкла, он возобновился с новой силой – отдельные выкрики слились в единое целое:
– Жен‑щин! Жен‑щин! Жен‑щин!!
Костя выскочил из‑за стола и рванулся к выходу. Настя уцепилась за его рукав:
– Куда ты, Костик? Не оставляй меня одну!
– Цыц! – пьяно гаркнул новоиспеченный директор. – Не поняла, что ли – баб им нужно! Засиделись жеребцы! Кто же им кобылок подгонит, если не Гальчевский? А пока я буду в отъезде, тебя развлечет Николай Дмитриевич, – указал он на Настиного соседа по столику – полулысого, с двойным подбородком мужчину в дорогом шикарном костюме, при галстуке, который тут же под столом притер свое колено к ее платью. Увидев, что Настя испуганно отъехала вместе со своим стулом в противоположную сторону, Костя внезапно разозлился. – И не вздумай брыкаться! Такая честь выпадает не каждой девке – побыть наедине с первым секретарем обкома партии. Попасть наличный, так сказать, прием, – хохотнул он, довольный найденным выражением и, посуровев, прикрикнул: – Ты меня поняла?
– Поняла, Костик! – голос Насти в общем гаме был еле слышен.
– А я не понял, повтори громче! – сынок полковника явно издевался над раздавленной и униженной девушкой.
– Поняла я! – звонким, дрожащим голосом крикнула Настя.
– То‑то же! – Костя, самодовольно ухмыльнувшись, исчез в дверном проеме. Его проводили подбадривающими воплями. И тот час же Настя почувствовала, как под столиком чужая рука задрала ей платье почти до пояса и потная мясистая ладонь соседа нагло влезла между ее слегка расставленных ног. В первый момент она онемела от неожиданности и не нашлась, что предпринять – лишь широко распахнутыми глазами в упор непонимающе уставилась на Николая Дмитриевича. А дрожащая от возбуждения рука между тем делала свое дело: грубо раздвинув пытающиеся сжаться ноги, сдвинула вбок мешающий треугольник материала трусиков и принялась теребить жесткие завитки волос и тереть лобок. Видимо, сосед считал себя знатоком эротического массажа и пытался таким способом до крайности возбудить девушку. Но достиг обратного эффекта. Настя съежилась, задергалась, пытаясь отбросить нахальную руку, и, умоляюще глядя на него, прошептала: – Не надо, прошу вас! Люди... стыдно...
На них обратили внимание из‑за соседних столиков, и это, видимо, отрезвило Николая Дмитриевича – он убрал руку с ее живота и Настя поспешно поправила платье.
– Но выпить со мной ты, надеюсь, не откажешься? Из двух зол выбирают меньшее, и Настя поспешно ухватилась за рюмку, до краев наполненную водкой.
– За любовь! За нее пьют до дна! – предупредил он ее строго, следя за Настиной рукой. Пришлось выпить до дна. Настя задохнулась, заполошно ухватилась за фужер с минералкой. А когда отняла его от губ, рюмка вновь была наполнена водкой.
– А теперь – за родителей! Ведь ты их любишь, не так ли? – ласково спросил первый секретарь обкома. – За их здоровье, кстати, тоже пьют до дна!
Его желание споить Настю было явным. Но с другой стороны – отказать такому начальнику? Потом Костик не оберется неприятностей. Она всей душой любила того, кто сначала подло изнасиловал ее, а сейчас бросил на съедение этой акуле в шикарной экипировке!
Настя зажмурилась и решительно выпила вторую рюмку. Закусывая икрой, почувствовала внезапную горячую волну хмеля, поднимающуюся снизу, от живота, постепенно обволакивающую мозг. Все качнулось и поплыло, как в тумане, – слова из песни вполне подходили к ее теперешнему состоянию. Третью порцию обжигающей влаги – за друзей – она выпила машинально, не поморщившись и запила... шампанским, услужливо подсунутым соседом по столику. Юная, не познавшая практики жизни душа, – откуда ей было знать мощное взрывное действие на мозг смеси «водка‑шампанское», сатанинский коктейль, который носит вполне безобидное имя столицы нашей Родины – «Огни Москвы». И поэтому, когда оркестр выдал танго и Николай Дмитриевич пригласил ее на танец, ей поневоле пришлось прижаться к нему, чтобы не упасть. А партнер вовсю пользовался предоставленной возможностью: положив обе руки на Настины ягодицы, он мял упругое молодое тело и отчаянно терся своей грудью о шишечки бюстгальтера. Затем приник жирными губами к ее тонкой шее и всосался в нее глубоким поцелуем.
Насте уже было все равно. Хмельной жар охватил тело приятной истомой, перед закрытыми глазами плыли разноцветные шары и кольца, а чужие руки уже не казались чужими – это были руки Костика, ее Костика – самого дорогого на земле человека. И она отдалась на волю этих рук, повторяя имя любимого там, в зале, во время танца, а затем лежа на одном из столов в темном банкетном зальчике, когда Николай Дмитриевич торопливо сдирал с нее трусики и колготки, поставив ее раздвинутые в стороны ноги на два стула у края стола. И лишь почувствовав в себе горячее, большое, таранившее низ живота, открыла глаза и, различив в хмельном тумане чужое лицо над собой, открыла рот, чтобы закричать. Его тотчас же перекрыла потная, скользкая, противная ладонь с пальцами‑сосисками...
Вторым был полковник Гальчевский. А за его спиной толпились исходившие желанием самцы, до крайности возбужденные полутемной обстановкой интима, запахом секса и видом полуобнаженного девичьего тела, распятого на обеденном столе – руки Насти связали ее же колготками, пропустив их под столом. Вскоре она перестала сопротивляться... А затем и различать очередную рожу над ней, искаженную гримасой похоти...
Ее, может быть, в конце концов просто расплющили бы о стол массивными мужскими тушами, не
