Охота на крутых

ворвись в общий зал младший Гальчевский в самый разгар вакханалии. Он был не один – следом веселой вереницей потянулись раскрашенные особи женского пола, самой старшей из которых едва ли перевалило за двадцать.

– Прошу любить и жаловать! – Костя вознесся на эстраду и держал в руках микрофон. – Товарищи, попрошу минуту внимания ! Прежде всего условимся с дамами обращаться вежливо и культурно, все они вожатые пионерских лагерей. Это в дневное время. Ну, а в ночное – спросите у них самих. В общем, перефразировав мои начальные слова, скажем так – прошу их сперва жаловать, а затем уж любить!

Девочки быстро разошлись по столам, заполнив пустующие до этого стулья. Мужики жадно потянулись к этому цветнику, бросив на столе в банкетном зале одинокий цветок – истерзанный, смятый, с опавшими навек лепестками. Кто‑то даже развязал ей руки. А кто‑то уже и Косте успел шепнуть на ухо, что случилось с его предполагаемой невестой. Удовлетворенная ухмылка выползла на его губы.

– Даже папашка попробовал? Сработало‑таки, а? Кто посмеет сказать, что Костя Гальчевский дурак? Ну, папочка, погоди, теперь ты у меня на крючке по гроб жизни! Откомандовался, хватит! Стоит мамочке словцо шепнуть и она тебе в момент яйца оторвет. Вместе с тем, что между ними! А Настька выдержит! Я ей не такие приемы показывал – отходила после, а здесь, подумаешь – десяток мужиков пропустила! Зато каких мужиков! Такой коллекцией не сможет похвастаться ни одна потаскуха в этом городе!

Перемалывая в голове эти мысли. Костя не терял времени даром: подливал окружающим напитки, тискал огромные тугие груди сидевшей рядом блондинки, втерев под столом свое колено между колен находившейся напротив брюнетки, успевая между делом травануть очередной секс‑анекдот.

Веселье в зале между тем достигло апогея. Тосты и выкрики «За любовь!» следовали один за другим, причем всем было ясно, что пьют за свободную любовь, безо всяких выкрутасов. Один из подвыпивших мужей, взгромоздившись на эстраду, пытался читать рубай Омара Хайяма, но на второй строчке завял и понес что‑то невразумительное. Микрофон у него отняла вспрыгнувшая следом на эстраду девица с красиво распущенными волосами и возбужденно блестевшими от выпитого большими подведенными глазами. Ей очень была к лицу родинка над верхней губкой, почти у самой правой ноздри – маленькая симпатичная черная точка.

– Хотите стихотворение? –‑ крикнула она в микрофон.

– Давай, Женька! – Костя Гальчевский отчаянно захлопал – видно, хорошо ее знал. – Про любовь?

– И про любовь тоже, – согласилась Женька.

На дверях подъезда девятиэтажки
Мимо проходящий мог увидеть каждый
На доске шершавой – буквы‑лилипутки
Яркими мазками «Светка – проститутка».

И в горком от рьяных жителей подъезда
Полетели письма с воплями протеста:
– Оградите дочку от влиянья скверны,
Светка дрянь‑девчонка и больна, наверное,

В видиках лишь дочки смотрят на экране
То, что Света может делать натурально.
Так что разберитесь и примите меры.
Наш подъезд мириться с сексом не намерен!

... В комнате двадцатой здания горкома
Мнется наша Светка на полу ковровом.
Перед нею дядя в кресле тронной масти:
– Расскажи‑ка, дочка, про свои напасти!

Как ты докатилась до такой вот доли –
То в театр с Витей, то в постели с Колей?
Ведь с твоей красою и твоею статью
В сказках лишь принцессу стоило играть бы.

Так вот молвил дядя, а на самом деле
В памяти итожил прожитое время:
– Где же мог я видеть тех бровей размахи,
И ресниц разлеты, словно крылья птахи?

Матовая кожа, синие глазищи –
Он в толпе такую выбрал бы из тыщи.
Чуть покрыты губы перламутром смазки:
– Сказки любишь, дядя? Ладно, слушай сказки!

...С ранних лет судьбину маленькой принцессы
Предсказали, видно, сказочные бесы –
Было ей два года, а папаша милый
Растворился в дымке, словно снег озимый.

Мать растила дочку как бы между прочим.
... И однажды в доме появился отчим.
Признавал тот отчим истину единую
И единый лозунг «Веритас ин вино!».

Девочке тринадцать минуло покуда –
Тесно уже дома от пустой посуды.
Мама с дядей песни по ночам горланят,
А уроки в школе плавают в тумане.

... Осенью однажды пьяный темной ночкой
Надругался отчим над приемной дочкой.
Песню испоганил дикой нотой фальши,
Посадили гада. Ну, а ей как дальше?

Жизнь пошла не гладко – все сплошные кочки,
Матери под сорок и пятнадцать – дочке.
Что ни день, то новый «папа» на пороге,
И топтали в танце пол чужие ноги.

Аттестат в кармане, ну а жизнь‑то – рядом,
И одеться надо, и обуться надо,
Мало одежонки, да и та – лоскутья.
И стоит девчонка – витязь на распутье.