– Это доброе предзнаменование. Тебе предначертана необычная судьба, отрок. Будет от тебя польза всему белому свету, но не будет Тьме.
Бун нахмурился.
– Я тебя не понимаю, охотник. Какое от меня может быть добро всему белому свету? Свет вон какой большой, а я простой плотник.
Охотник усмехнулся.
– Добро будет. Главное, запомни: не все зло, что кажется злом. И не все добро, что кажется добром. Отпусти ящерку и возвращайся домой, Бун.
– А как же дядька Родим?
– Дядька Родим умрет – с ящеркой или без. А вот ее яд может сгубить многих.
– Но ведь тетка Яронега обещала изготовить из яда целебное зелье!
– Она тебя обманула, парень. Тетка Яронега продает из-под полы яд тем, кто хочет сжить со света мужа, жену или врага. Люди готовы платить за смерть большие деньги. И тетка Яронега не брезгует на этом зарабатывать.
– Что же мне делать? Как спасти Родима?
– От чего спасти?
– Как от чего? Да от смерти же!
Охотник вновь прищурил свои серые, холодноватые глаза.
– А с чего ты решил, что смерть – это плохо? – спросил он вдруг.
Бун уставился на него выпученными глазами.
– А чего ж в ней хорошего?
– Ты когда-нибудь видел, как гусеница превращается в кокон?
– Ну.
– А как из кокона вылупляется бабочка?
– Сам не видал, но знаю, что это так.
– Вот и с человеком так же. Жизнь – это всего лишь тесный и душный кокон. Умирая, человек обрастает крыльями и возрождается для новой жизни.
– Неужто это и вправду так?
– Конечно. И Родим твой возродится. И ты сам. Но смерть твоя будет еще не скоро. Сперва ты должен послужить Богу, а потом уж и умирать.
Бун обдумал слова охотника, нахмурился и спросил:
– Какую же службу определил для меня твой Бог?
– Служба твоя будет трудная и очень полезная, – спокойно проговорил охотник. – Но пока могу сказать лишь одно: быть плотником – не твое предназначение. Бог хочет для тебя иной участи.
– Какой?
Охотник легонько пожал плечами и сказал:
– Не знаю. Но знаю, что тебе делать дальше.
– И что же?
– Как вернешься в Хлынь, бросай плотничать и становись добытчиком бурой пыли.
Бун снова выкатил на незнакомца глаза.
– Так ведь нельзя! – выпалил он. – За самочинную добычу бурой пыли князь карает смертью!
– Тебя не покарает, – убежденно заявил охотник. – Но на рожон не лезь и будь осторожен. Ходи в Гиблое место за пылью и примечай каждую тропку, каждый кустик, каждое деревце. Когда придет время, ты должен будешь ходить по Гиблому месту, как по своему двору. Понял ли?
– Понять-то понял. Только ничего не понял.
– То, чего недопонял, допоймешь потом. Главное запомни: не все зло, что кажется злом. И не все добро, что кажется добром. И еще запомни: отныне ты не сам по себе. Бог с тобой и он за тобой приглядывает. Засим – прощай!
И охотник исчез.
3
Вот так вот и стал отрок Бун добытчиком бурой пыли. И ходил он в Гиблое место за своим редкостным и запрещенным товаром уже два года. За эти два года Бун превратился из отрока в сильного парня, посуровел, заматерел. Был он теперь немногословен и диковат, с товарищами по добыче не общался и в Гиблое место всегда ходил один.
И еще – товарищи не раз замечали, что Бун что-то хмуро бормочет себе под нос, а после обмахивает себя тремя сложенными в щепоть перстами. Долго думали, что ж это значит, пока один не додумался. «Да ведь так христиане отгоняют от себя злых бесов!» Тут до всех и доперло: точно – христианин! И Сварога с Велесом никогда не поминает, и Хорсу с Семарглом хвалы не возносит.
Долго судачили об этом добытчики, долго озадаченно скребли бороды. Не могли понять, когда же это Бун стал поклонником Плачущего Бога? И главное – с чего? Однако к самому парню приставать не стали, не принято это было у добытчиков. Всяк спасается от нечисти, как может, и всяк призывает на помощь того, на кого рассчитывает. Некоторые в каждом походе лешего хлебом увещевают. А есть и такие, которые с болотными духами якшаются. Ну, и пусть их! Главное, чтоб помогало.
Бун знал, что добытчики шепчутся у него за спиной, но не обращал на них внимания. Он вообще теперь мало на что обращал внимание, поскольку жил в ожидании чуда, обещанного когда-то призрачным охотником. Он давно понял, что охотник тот был не просто прохожим, хотя об истинной сущности дивного незнакомца мог только догадываться. Не раз, думая об этом, Бун всегда приходил к выводу, что охотник был не кем иным, как ангелом Господним, принесшим ему важную (благую ли?) весть.
И вот однажды, пробираясь по Гиблой чащобе, Бун услышал в отдалении звонкий девичий голос, напевавший незнакомую песню:
Бун замер на месте. Песня зазвучала ближе.
Прошло несколько секунд, и на полянку вышла девка. Была пригожа собой. Одета добротно, но недорого. Скорее всего, дочка какого-то крепко стоящего на ногах крестьянина.
Увидев Буна, девка остановилась и обомлела.
– Не бойся меня, девица, – ласково проговорил Бун. – Я тебя не обижу.
– Кто ты парень?
– Я… охотник. Охочусь тут на рябчиков да куропаток. А вот ты, красавица, как сюда забрела?
Девка легонько тряхнула корзинкой, которую сжимала в руке, улыбнулась и ответила:
– По грибы я пришла, нешто не видишь?
– По грибы? – «Да знаешь ли ты, девица-красавица, что ты забрела в Гиблое место?» – хотел сказать Бун, но не стал. Побоялся испугать девку.
Пока он размышлял, как бы объяснить все это незнакомке помягче, девка повела себя странно. Она шагнула к Буну и остановилась. Потом шагнула еще раз и снова остановилась. А потом вдруг отшвырнула корзинку, с быстротою молнии метнулась к Буну, сбила его с ног и принялась с урчанием пожирать его.
А на полянке, откуда ни возьмись, появилась мерзкая, скрюченная старуха с гнилой клюкой в тощей руке. Гладя на то, как Смирена пожирает Буна, она усмехнулась и забормотала:
– Давай, милай!.. Давай, Добровольчик!.. Набирайся сил… Налейся мощью и разыщи для меня Первохода!
Не прошло и минуты, как от тела добытчика Буна остались лишь окровавленные кости да ворох перепачканного тряпья. Однако изменился не только Бун, но и девка, которая его сожрала. Одежда на ней осталась прежняя, девичья, а вот телом, лицом и статью она теперь не отличалась от Буна.
Тщательно облизав кости, псевдо-Бун поднял взгляд к небу, прикрыл от наслаждения глаза и радостно возвестил:
– Я жив!
– Ну же!.. – поторопила ведьма. – Давай, милай!
Псевдо-Бун поднялся на ноги, немного постоял, глядя по сторонам рассеянным, словно бы подернутым
