представление об аде?
Она почти сразу поняла:
– 'И только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог'?
– Правильно! – обрадовался он. – Вы, значит, знаете эту песенку?
– Кто ее не знает?
Пошли вперед. 'День, ночь, день, ночь мы идем по Африке', – напевал Скворцов. Он втайне любил петь и даже думал, что у него хороший голос, хотя никто, кроме жены, этого мнения не разделял; впрочем, она за последние годы стала колебаться. Когда он пел, то становился сентиментальным, вплоть до щипания в носу. Вот и теперь... 'И только пыль, пыль, пыль от шагающих сапог, отдыха нет на войне солдату...'
– А вы были на войне?
(Этой, видно, тоже не очень понравилось его пение.)
– Был, – неохотно отвечал Скворцов.
– Летчиком?
– Технарем. Техником по вооружению.
– Ранены были?
– Два раза.
– Тяжело?
– Легко. 'И только пыль, пыль, пыль...' Фу-ты черт, опять машина!
Все повторилось: лязг, вонь, пылевое облако. Отошли, переждали, опять пошли. 'И только пыль, пыль, пыль'...
Еще одна машина.
– Куда это они все едут? – спросила Лида, размазывая грязь по потному лицу.
– А на стройку. Видите?
Он указал направо, где виднелись очертания каких-то кирпичных руин. К ним подъехал самосвал, наклонил кузов и высыпал на землю свой груз. Послышался грохот бьющегося кирпича, красный дымок поднялся к небу, самосвал несколько раз качнулся взад и вперед, развернулся и уехал. На стройке не было ни души, только курганами громоздился битый кирпич да щерились брошенные в навал оконные рамы с выбитыми стеклами.
– А что здесь строится?
– По замыслу – баня районного масштаба. Только с водой какая-то неувязка получилась, неясно, откуда ее вести и кому платить? Пока три ведомства согласовывают вопрос, стройку законсервировали.
– А кирпич зачем возят?
– Бог их знает. Наверно, в целях выполнения какого-то плана. Может быть, плана сдачи утильсырья. Знаете, как у нас собирают утильсырье? Вот нашему научно-исследовательскому институту тоже пришла разнарядка: вынь да положь такое-то количество тонн металлолома. А откуда его взять? Все понимают, что глупо, а передоложить никто не хочет. Все-таки вышли из положения: изъяли из общежития железные кровати, автогеном порезали, сдали...
– И вы еще смеетесь?
– А что делать, плакать?
Они как-то несогласно помолчали.
– А может быть, все-таки... передоложить?
– Что вы сказали?
– Ничего, это я так...
– Вот у генерала Гиндина на стройке – каждый кирпич на счету, – сказал Скворцов. – Разбили – взыщут, генерал – со своего подчиненного, тот – с прораба, прораб – с рабочего...
– Значит, можно все-таки что-то сделать?
– Что-то можно. Но опасно. С риском для жизни...
Пыльная длинная дорога незаметно перешла в такую же пыльную длинную улицу. По обе ее стороны стояли неказистые дома двух сортов: деревянные серые избы и вросшие в землю глиняные мазанки, похожие на грибы. Все окна были наглухо закрыты ставнями, на улице – ни души, ни собаки. Только один какой-то случайный петух торопливо хромал, перебегая улицу и оставляя за собой в пыли четкую цепочку следов. Петух был угнетен и выглядел нездоровым.
– Кстати, тем временем мы с вами дошли до Лихаревки, видите?
– А где же все люди?
– Кто на работе, а кто дома спрятался, ставни закрыл. В такую жару люди без большой надобности на улицу не выходят. Слышите, какая тишина?
И в самом деле – тишина была мертвая, пыльная, убитая. Но вдруг ее нарушил громкий человеческий голос. Он кричал с резким грузинским акцентом:
– Товарищ майор! А товарищ майор! – Из окна дощатого сарая высунулся по пояс красивый седовласый мужчина необычайно благородной внешности – этакий располневший витязь в тигровой шкуре. Он размахивал руками и взывал: Товарищ майор, иди сюда, кацо!
– Кто это? – спросила Лида.
– А это и есть лихаревский князь, знаменитый Ной Шошиа.
– Моди, моди! – кричал Ной.
– Здравствуйте, Ной Трифонович, – учтиво поклонился Скворцов. – Вы видите, я не один, с дамой.
– И дама бэри! Пить-кушать будэм! Брат приехал из Рустави, родной брат, дзма! Шашлык есть, вино есть! Зурна будэм играть!
– Спасибо, нам нужно на базар, – сказала Лида.
– Какой базар? – Ной даже зажмурился от отвращения. – Это не базар, а один нуль! Говори, что надо, – все будэт! У Ноя Шошиа все есть!
– Большое спасибо, Ной Трифонович, – сказал Скворцов. – Когда-нибудь в другой раз.
– Вай мэ! – горестно закричал Ной.
Они пошли дальше.
– Вы с этим Ноем Шошиа хорошо знакомы?
– В том-то и дело, что нет. Но один раз я был у него в гостях, и этого достаточно, чтобы он полюбил меня, как родного. Видите, как выходит. У нас: друг – значит гость. У них наоборот: гость – значит друг. Удивительный народ.
– А трудно ему, наверно, здесь. Зачем он сюда приехал?
– Кто его знает? Прошлый раз намекал он высоким слогом на что-то особое, на какие-то удары судьбы. Что ж, возможно... Но вот мы, собственно, и достигли цели своего путешествия. Перед нами базарная площадь – так сказать, центр райцентра. Прошу обратить внимание.
Базарная площадь была довольно велика, но как-то неприютно вся покривилась в сторону. На нее выходило несколько магазинов, из которых открыт был только один; у остальных двери были заперты, преграждены брусьями и украшены огромными висячими замками. Посреди площади у длинной коновязи жевали черное сено пять-шесть лошадей, запряженных в телеги; все они одновременно, словно по команде, взмахивали хвостами, отгоняя слепней, – какие-то лошадиные автоматы. У запертых дверей магазина 'Хлеб' ожидала на солнце кучка женщин в темных одеждах, с кошелками в руках. Все женщины были низко, по самые глаза, повязаны платками, а из-под платков виднелись мертвенные, известково-белые лица, похожие на маски.
– Это косметика, – пояснил Скворцов. – Чтобы не загорать. Мел, мука и еще что-то, чуть ли не зубная паста. Здесь загорелая женщина не котируется, не то что у нас, в Европе.
Посреди площади возвышался крытый рынок. Внутри было пестро от солнечных пятен и сияющих щелей. За столами шла вялая торговля: пять-шесть продавцов, два-три покупателя. Выбор товаров был скромен: мешочки с семечками и самосадом, куски синего, тощего мяса и тут же – пучки кудели, шерстяные носки, упряжь.
– Вот вам и лихаревский частный сектор. Что вас здесь соблазняет? Мясо? Семечки?
Лида отрицательно помотала головой.
– Хотите, я приценюсь к курице? Вот увидите, я мастер торговаться.
– Боже упаси!
