девушки и хвалил, хвалил погибшего комендора.
Тем временем жандарм привел троих юнг в штаб. Дорогою жандарм держал Веню за руку. Юнга и не пытался вырываться. Но, лишь подошли к крыльцу штабного дома, Веня ловко выдернул руку из жесткой лапы жандарма и взбежал на крыльцо, опередив всех.
Андрей Могученко дремал, сидя на клеенчатом диване в дежурной, дожидаясь адмиралов. На столе тихонько булькал приглушенный самовар. Веня с разбегу ткнулся в грудь отца и протянул ему лимон:
— Батенька, я тебе лимон принес!
— Спасибо, сынок! Вот уж спасибо! Да ты откуда?
— С бульвара. Сейчас еще придут. Ты спрячь лимон.
— Али ты его где слимонил? — пошутил старик, пряча в карман лимон.
Веня не успел ответить: в дежурную вошли юнги и за ними жандарм.
— По приказанию его превосходительства адмирала Нахимова, примай арестантов. Все трое налицо. Без расписки.
— Арестантов? Тришка — ты? Олесь? А третий кто же?
— А вот он, первый-то вбежал. Он и есть третий.
— Что-то не пойму...
— Его превосходительство сейчас придут и разберутся. Тогда и поймешь. Бунтовщика вырастил! Имею честь просить прощения. Бывайте здоровеньки...
Жандарм звякнул шпорами, повернулся и ушел.
— Арестанты? А? — Могученко покачал головой. — Ну, садитесь, арестанты, ждите решения... Я пойду взгляну, не идет ли Павел Степанович.
Старик ушел. Юнги сели на диван и шепотом переругивались.
— Який же ты дурень, Веня, — говорил Олесь, — не съел лимона! Съел бы — «где улики?». Мы б сказали: «И не бачили лимонов нияких! А только корчили рожи от музыки!».
— Карцера нам не миновать. Посадят в трюм на блокшив. Крысы, братцы, там с кошку!
— Попадись мне теперь этот гардемарин! — ворчал Трифон. — По гривеннику обещал, а сам убежал. Сдрейфил!
— Мы бы его в трое рук отмолотили, — согласился Веня. — Только где его достанешь!
Не успел Веня произнести эти слова, как в дежурную вошел гардемарин Панфилов.
— Вот и они все трое! — воскликнул он. — Юнги! Что же вы расселись, не встаете, когда входит начальник?
— Мы арестанты, а не юнги. А ты гардемарин еще, а не офицер! — угрюмо ответил Трифон.
— Арестанты? Вот и я сяду рядом и тоже буду вроде.
Юнги потеснились.
Панфилов сел с краю на диван.
— Обещал по гривеннику, а сам убежал! — упрекнул гардемарина Веня.
— Правильно! Между прочим, я затем сюда и явился, — согласился Панфилов, достал из кошелька два гривенника и отдал их Олесю и Трифону.
— А мне? Это что же, братцы! — возмутился Веня. — По условию, всем по гривеннику.
— А условие было — кто лимон съест. А ты не съел...
— Я не съел? А где же он у меня? — Веня показал пустые руки и вывернул карманы брюк. — И за пазухой нет. Хочешь — обыщи...
— Братишки, верно, что он съел лимон?
— Верно, господин гардемарин! — подтвердил Трифон. — Мы и моргнуть не успели, как он дорогой сразу проглотил.
— Ну ладно, получай гривенник...
Приняв гривенник, Веня похвалил гардемарина:
— Видать, что ты будешь правильный мичман!
— Идет! — возвестил Могученко. — Встаньте!
Предупреждение было излишне: гардемарин и юнги проворно вскочили на ноги и вытянулись.
Вошел Нахимов. Увидев гардемарина, он на ходу спросил:
— Вы ко мне? Пожалуйте-с!
Панфилов последовал за Нахимовым в зал присутствия.
— Чему обязан вашим приходом, молодой человек? — спросил Нахимов, садясь к столу.
— Честь имею, ваше превосходительство, явиться: гардемарин Панфилов.
— Лишнее-с. Я вас знаю.
— Павел Степанович! Юнги ни в чем не виноваты — я их подговорил. Они не знали даже, что будут играть гимн. Я один виноват.
— Что вы явились, делает вам честь. Но стыдно-с! Стыдно заниматься шалостями в такие дни-с! Вы через год будете мичманом, стыдно-с! Какой вы подаете пример мальчишкам? Какие из них выйдут моряки? Политика? Я понимаю, молодой человек, ваши побуждения. Но политика — не игра в бирюльки-с! Вспомните декабристов. Они не запятнали ни русского флага, ни чести моряка. Они клялись вести себя так и поступать во всем так, чтобы не заслужить ни малейшего укора. Политик, сударь, должен быть чист и прозрачен, как кристалл! Такие они и были-с! Будет время — Балтийский флот станет гордиться ими, а Черноморский завидовать, что не числил их в своих рядах. Я должен наказать вас. Не за то, что музыка играть перестала, это вздор. А за то, что вы вели себя не так, как подобает моряку... Покамест извольте идти на блокшив. Скажите коменданту: в трюм на хлеб, на воду на семь суток! О вашем поступке я доложу адмиралу Корнилову. Ступайте!
— Об одном осмелюсь просить, — сказал Панфилов, — когда начнется бомбардировка, освободить меня, чтобы на бастионах я мог загладить свою вину.
— Хорошо-с! Я не вызову конвоя — не стану срамить вас. Идите один.
— Есть!
Гардемарин четко повернулся и вышел. Нахимов позвонил.
На звонок вошел Могученко.
— Юнг отпустить! — приказал Нахимов.
— Есть!
Ночь на 28 сентября выдалась бурная. При шквалистом норд-осте по небу мчались, иногда совсем помрачая лунный свет, рваные облака и проливались над городом холодным секучим дождем. Ветер дул в сторону противника. В русских секретах, высланных с укреплений, сквозь вой ветра иногда слышался неясный шум.
Кавалерийская разведка накануне дала знать, что в англо-французском лагере идет большое движение: на высоты втаскивают пушки, подвозят туры и шанцевый инструмент. Очевидно, неприятель предпринимал какие-то работы.
На рассвете 28 сентября с телеграфа и с библиотечной вышки наблюдатели заметили в подзорные трубы ничтожную, с первого взгляда, новость: на сером скате ниже Рудольфовой горы, занятой французами, появилась желтая горизонтальная черта из свеженасыпанной земли — французы, пользуясь бурной ночью, заложили на скате траншею на расстоянии примерно четырехсот метров от Пятого бастиона. Новость сообщили первому Тотлебену. Он очень обрадовался и послал Меншикову, Корнилову и Нахимову приглашение прибыть в библиотеку, обещая приятный сюрприз. Они немедленно явились и поднялись на крышу библиотеки. Тотлебен запоздал. Он взмылил своего Ворона в скачке по правому флангу укреплений, где отдал распоряжения, сообразные со сделанным открытием.
Три адмирала ждали его на вышке. Меншиков зябко кутался в плащ и смотрел не вдаль, на горы, занятые неприятелем, а на улицу, ожидая Тотлебена. Корнилов и Нахимов по очереди прикладывались к
