Рана-то пустая — кость не тронуло, — да, видно, черепок от бомбы застрял, не дает идти...
Наташа склонилась над матросом:
— Испейте, дядюшка, воды...
— А милого не обездолю? Признаться, внутри горит, как в топке пароходной.
Матрос вытер седые усы рукавом и отпил из кувшина.
— Хороша вода! — похвалил матрос. — Спасибо. Теперь ступайте, куда шли. Скажите — там-де под горкой боцман Антонов со второй вахты лежит. Когда черед дойдет, пускай придут возьмут.
— А может, дядюшка, мы вам поможем? — предложил Веня. — Вон у Наташи в узелке все есть — тряпки, корпия.
— Помочь? Что ж, и это можно, — согласился Антонов.
— Только я ничего не умею! — горестно воскликнула Наташа.
— Кто не учен, научится! А ученого учить — только портить. Ну-ка, хлопчик, стягивай правый сапог. Тяни, не бойся. Только, гляди, ногу не оторви.
Матрос сел на землю и, кривясь от боли, приподнял раненую ногу.
Веня сдернул сапог, из него на сухую траву полилась кровь.
— Ничего, девушка, не бойся крови. Видишь, какая ловкая.
Пачкая руки в крови, Наташа размотала мокрую портянку и хотела обмыть ногу из кувшина.
— Мочить не надо: кровь пойдет сильнее. Завертывай штанину. Выше, выше... Вот так, — командовал матрос, — я тебя научу. Не впервой ранило. В лазаретах всего насмотрелся. Мне хоть бы в фельдшера идти... Эх, трубка погасла! Хлопчик, вот огниво. Выкресай огня.
Веня был очень польщен. Пока он возился с огнивом, матрос инструктировал Наташу:
— Я тебя и малой и большой хирургии научу. Не надо сразу бинтовать. Мы сначала кровь остановим. Нет у тебя каболки в узелке?.. Ручничок? Ничего, и ручничок пригодится. Ишь ты, какая чудная работа! Сама плела?.. Мастерица! Ну, перетяни ручником. Туже не можешь? Эй, хлопчик, гляди, вон палка лежит, давай ее сюда... Вставь накосо. Так. Крути...
Веня закрутил перевязку палкой.
— Теперь, дивчина, и ранку можно повязать. А может, лучше ногу напрочь отрезать, хлопчик? Ножик у тебя есть? — подмигивая Вене, спросил матрос.
Веня нащупал в кармане складной матросский нож.
— Нету у меня ножа! — ответил Веня в страхе, что матрос заставит отрезать ногу.
— Эге! Дома нож забыл? Плохой из тебя выйдет матрос. Вынь нож из моего кармана.
— Дяденька, не надо! — закричал Веня. — Не надо резать, она срастется!
— Надеешься? Ну ладно. А нож все-таки достань.
Веня сунул руку в карман матроса, достал нож и раскрыл. Юнга со страхом и любопытством ждал, что станет делать боцман. Охая и кряхтя, старик запустил острие ножа в зияющую рану и выковырнул из нее небольшой осколок чугуна.
— Я и говорю: черепок. Теперь, красавица, накладывай повязку.
Наташа положила на рану корпию и сделала повязку. У матроса на лице выступили капельки пота. Наташа отерла лицо матроса смоченной тряпкой и поцеловала старика в щеку.
— Спасибо, красавица! Теперь идите, куда шли. Спасибо, дорогие мои!
— Дядюшка, лучше мы вас доведем до нашего дома. Тут недалече. Там вы отдохнете.
— А кто же твоего милого напоит? Как его звать-то?
— Туда еще сестрицы воду носят. Стрёмой его звать.
— А, Стрёма? Ну, Стрёме зачем вода?! Веди меня, пожалуй, до дома. Стрёма подождет, ему не к спеху! Юнга, помоги встать...
С помощью Вени и Наташи матрос поднялся, встал, опираясь на левую ногу, и обнял Веню за шею.
— Сапог возьми, — приказал Антонов, — вещь казенная.
Наташа и Веня повели матроса под руки. То прыгая на одной ноге, то пробуя опереться на раненую, матрос шел, охая и бранясь. Они шли медленно, останавливались часто отдыхать.
Старик держал голову Вени крепко зажатою под мышкой, словно клюшку. Юнга задыхался. Завидев каменную ограду дома, Веня взмолился:
— Дяденька, пусти! Ты меня совсем задавил. Постой на одной ноге. А я домой сбегаю. Там кто есть — тебя и снесут.
— Беги, юнга. Видишь, повязка ослабла, кровь опять пошла.
Веня вырвался из-под руки матроса, побежал к дому, размахивая сапогом, и закричал, увидев Анну у колодца:
— Маменька, к нам раненого ведут!
— Батюшки мои! Кого? Мишу? Стрёму?
— Да нет. Боцман Антонов. Поди Наташе помоги...
Анна кинулась со двора.
Вместо одного раненого она увидела двоих: Антонова с одной стороны вела Наташа, а с другой — молодой матрос, заменивший Веню. Правая рука у молодого матроса с засученным по локоть рукавом рубашки висела плетью, и с окровавленных пальцев, словно с весенней сосульки вода, капала алая кровь.
Дойдя до дома, оба раненых, обессилев, сели рядом на ступеньку. Антонов потрогал молодого матроса за руку. Матрос дико вскрикнул.
— Ключицу перебило. Руку отнимут. Вчистую, парень, вышел. Ну-ка, бабочки, займитесь с братишкой. Кровь надо остановить. А потом мне ногу покрепче закрутите.
— Веня, чего ты там стучишь? Поди подсоби!
Из дома слышался стук молотка.
— Сейчас, маменька, — отозвался Веня.
Юнга выскочил из дому и перепрыгнул на землю через перила крыльца. В руках у Вени палка от ухвата с красным флагом: Веня приколотил к палке Ольгин красный платок.
Юнга воткнул флажок в расщелину каменной изгороди. Красный флаг обозначал перевязочный пункт.
К вечеру канонада стихла. Только изредка то там, то здесь тявкали пушки, словно перекликались. В слободке лаяли псы. До сумерек мимо дома Могученко тянулись, напоминая усталых странников, легко раненные. Тяжело раненных несли другой дорогой в госпиталь. Увидев красный флаг, некоторые раненые заходили в дом. Около раненых хлопотала Анна со всеми тремя дочерьми. Они потратили на перевязки всю чистую ветошь и часть новых холстов. Командовал и учил, что делать, боцман Антонов. Корпия, нащипанная из казенной ветоши по заказу госпиталя, истощилась.
После перевязки раненые благодарили хозяйку и девушек и уходили. Но в доме осталось несколько раненых — те, кто, обессилев, не мог стоять на ногах. Их накопилось, считая и боцмана Антонова, семь человек. Они лежали на голом полу, запятнанном кровью, смешанной с землею, нанесенной на сапогах. К полу липла нога. Девушки устали и, сидя на крылечке, думали каждая о своем. Ольга про себя бранила Тараса Мокроусенко: в такой день — и не показался. Сидит, должно быть, в своей хате под горою и в ус себе не дует. Маринка, улыбаясь и хмурясь, вспоминала, как мичман Нефедов, когда она предложила ему напиться, выхватил у нее из рук ведро и вылил на пушку от рыла до хвоста, словно купая коня, и ласково похлопал разогретое орудие рукою по стволу. Все кругом на кургане было черно от копоти — люди, их одежда; станки пушек казались сделанными из мореного дуба. А тела бронзовых орудий сверкали, чугунных — лоснились: копоть не приставала к накаленному металлу.
Анна не знала, куда сбыть раненых, и сердилась на боцмана. Он сидел за столом, как будто забыв о своей раненой ноге, и не отказывался, когда хозяйка ему предлагала «выкушать еще одну чашку чаю». Он выпил уже шесть и, как сообразил Веня, рассчитывал выпить еще четыре: об этом можно было догадаться по тому, что, взяв из сахарницы кусок рафинада, Антонов аккуратно расколол кусок своим ножом на десять
