На Камчатском люнете — французское знамя. Французов очень много. Орудия не успели заклепать. И юнга Могученко-четвертый не успел заклепать свою медную «собачку»... Генерал Хрулев ведет на выручку «Камчатки» батальон пехоты...
Вспомнив главное, что надо сказать, Веня снял из-за спины ружье брата, поставил его прикладом на землю и, глядя через голову Нахимова на отца, прибавил:
— Мишу убило. Он остался там мертвый. Вот его ружье. Он велел тебе, батенька, сказать: «Беги, скажи батеньке...»
Веня почувствовал, что руки матери крепко сжимают его плечи, и смолк не решаясь высказать в лицо отцу свою догадку. В смущении юнга перевел глаза на лицо Нахимова и закончил так:
— Я, ваше превосходительство, ведь на вашей лошадке с люнета ускакал... Она тут, за Чертовым мостиком, привязана.
Веня опять перевел глаза на отца и понял по его лицу, что отец догадался о том, чего Веня не договорил. Лицо Андрея Могученко задергалось и сморщилось — он старался не заплакать.
Нахимов поднялся со скамьи и, сняв фуражку, склонил голову в раздумье. Веня со страхом ждал, что скажет Нахимов.
Адмирал поднял голову. На лице его не было ни улыбки, ни тени печали. Лицо Нахимова светилось. Спокойно смотря в лицо Анны, Нахимов сказал:
— Все мы исполним свой долг перед отечеством честно и до конца. Все здесь ляжем. Я отсюда не уйду ни живой, ни мертвый.
Потом Нахимов встретился глазами с Веней — чуть улыбаясь, прибавил:
— За то, что конька моего привел, юнга, спасибо. Я у тебя в долгу.
Веня стукнул прикладом ружья о землю.
— Ружье отдай отцу! — жестко закончил Нахимов.
Оборотясь к Тотлебену, Нахимов заговорил о деле:
— Пожалуй, что теперь нам, Эдуард Иванович, надо съездить на Забалканскую батарею. Если Хрулев выбьет французов с люнета, они не удержат и редутов за Килен-балкой... Вы согласны, князь? — обратился Нахимов к Васильчикову.
— Конечно! — быстро ответил Васильчиков. — Никто лучше полковника не может судить о состоянии редутов и что там надо сделать...
Веня отдал ружье Михаила отцу.
Андрей Могученко вскинул ружье на плечо, как свое, и молодцевато зашагал к Чертову мостику. Анна шла рядом с ним. Юнга Могученко-четвертый плелся за ними недовольный.
Андрей и Анна, забыв о Вене, говорили между собой.
— Ну, Ондре, заплатил ты долг... — грустно говорила Анна мужу.
— Долг отдал, теперь процент платить буду. Я-то, старый дурень, думал: очень просто, самому не довелось — сын заплатит. Ан нет. Каждый за себя сам платить должен, верно сказал Павел Степанович.
Анна вздохнула:
— Ты все о себе, Ондре, а Павел Степанович про давнее говорил. Он тогда тебя спасать кинулся — свой долг исполнил. У каждого свой долг. Миша, месяц мой ясный, свой долг исполнил, а не за тебя ответил.
— Никак, ты, Анна, меня учить собралась! — сердито ответил Могученко. — Что я, не понимаю долга службы? По долгу службы не обязан был мичман Нахимов шлюпку в шторм спускать и матроса изымать из моря. Кто был штурвальный Андрей Могучий? Был и есть матрос сверхсрочной службы. Я свой долг понимаю. А из мичмана Нахимова вышел адмирал Нахимов. Погибни он, что будет с нами со всеми! Без него и Севастополю конец.
— Ох-хо! — вздохнула Анна. — А мне свои долги и платить нечем. Полный я банкрут.
Андрей Могученко помолчал и тихо ответил:
— Свои долги ты заплатила. Все тебе прощено.
Веня не понимал разговора отца с матерью и сердился. Он напомнил о себе:
— Заладили «долги, долги»!.. А у меня на люнете «собачка» осталась. Какой я теперь комендор? Думал, адмирал Мишин штуцер мне отдаст. А он, ну-ка, старому велел отдать! Знал бы, не брал. Зачем тебе винтовка?
Отец повернулся к Вене и сердито ответил:
— Мне-то зачем? Вот тебе и на! Ведь я теперь должен место Михаила заступить...
Генерал Хрулев отбил у французов Камчатский люнет, но двух батальонов оказалось недостаточно, чтобы его удержать. Французы вновь послали атаковать «Камчатку» несколько полков пехоты, поддержанных жестоким перекрестным огнем со всех их батарей. Хрулев отступил с люнета.
Французы не преследовали отступающих, ограничившись ружейным огнем им вслед. Тотлебен, приехав на Забалканскую батарею, убедился, что редуты за Килен-балкой прочно заняты французами, о чем и донес генералу Хрулеву.
На следующее утро генерал Хрулев предполагал атаковать потерянные укрепления. Тотлебен и Нахимов не согласились на это: для атаки можно было собрать не более двенадцати батальонов против тридцати шести батальонов французского корпуса, занявшего высоты перед Малаховым курганом.
Князь Горчаков после потери Камчатского люнета написал царю письмо, полное безнадежности: «Положение мое начинает быть отчаянным... Теперь я думаю об одном только, как оставить Севастополь, не понеся непомерного, более двадцати тысяч, урона. О кораблях и артиллерии и помышлять нечего, чтобы их спасти. Ужасно подумать... Мне нечего мыслить о другом, как вывести остатки храбрых севастопольских защитников, не подвергнув более половины их гибели».
Матросы, солдаты и население Корабельной стороны не помышляли о том, что придется покинуть Севастополь.
Под руководством Тотлебена за Малаховым курганом начали делать новый оплот: от рейда до Южной бухты Тотлебен наметил вал, приспособленный к ружейной и артиллерийской обороне; нижняя часть Корабельной слободки превращалась в ретраншемент — внутреннее укрепление, где можно было еще держаться, если бы неприятель овладел Малаховым курганом. Защищать далеко выдвинутую Забалканскую батарею Тотлебен признал бесполезным. Орудия с батареи сбросили в бухту, батарею покинули, мост на Килен-балке сняли. Зато непрерывно кипела работа по усилению обороны от Докового оврага до Большой бухты: в валах прорезывались новые амбразуры для орудий значительного калибра; на случай штурма в южных местах устраивали барбеты — платформы для полевых орудий; присыпали на батареях к валам банкеты для стрелков. По всему протяжению ретраншемента сложили из камня насухо завал длиною более километра, и камни постепенно засыпали землей, принося ее издалека в мешках. Эту огромную работу было бы невозможно исполнить силами одних солдат; в ней участвовало все население Корабельной стороны.
Нахимов говорил уверенно:
— Пускай даже неприятель возьмет город — мы на Малаховом кургане одни продержимся еще месяц!
Овладев Камчатским люнетом, Пелисье готовился штурмовать Малахов курган. Он не сомневался в успехе и был уверен, что взятие кургана повлечет за собою падение Севастополя.
Английский главнокомандующий лорд Раглан назначил штурм на 6 июня — в годовщину битвы при Ватерлоо. Победа в этот день должна была затмить печальные воспоминания о поражении французов в 1815 году.
С рассвета 5 июня началась канонада. Это было четвертое по счету бомбардирование Севастополя, и по силе своей оно не уступало первым трем. Неприятель целые сутки громил оборонительные линии, Корабельную слободку и город. В ночь на 6 июня бомбардирование продолжалось.
