Веня спал, как спит взрослый, до смерти уставший человек — глубоким сном, без сновидений. Когда человек так крепко спит, говорят: «Его и пушкой не разбудишь», или: «Спит как мертвый». Из такого мертвого сна нельзя воспрянуть сразу — перед пробуждением непременно что-нибудь приснится. Так было и с юнгой Могученко-четвертым — он внезапно почувствовал, что его качает морская зыбь. Веня, раскрыв глаза, увидел себя в грубо сколоченной осмоленной лодке под прямым рыжим парусом из проваренного с дубовым корьем полотна. На конце мачты вместо вымпела — серое птичье крыло. Холодный ветер развел крутую волну и, срывая с ее седых гребней пену, сечет в лицо ледяной водой. Веня сразу догадался, что он в северном Варяжском море, о котором слышал столько чудес от матери. Лодка — поморская промысловая «шняка». Красный парус — «благодать». А юнга уж не юнга, а «зуек» и лежит именно там, где и полагается лежать юнге на промысловой лодке, — в «собачьей заборнице», около мачты. Все эти забавные слова разом вспомнились Вене. Он взглянул на корму и увидел у руля мать. Анна в твердой руке держит «погудало» — так она смешно зовет до сих пор, по старой памяти, румпель руля. Одета мать в желтый клеенчатый кожух, на голове такая же зюйдвестка, на ногах «бахилы», тяжелые рыбачьи сапоги. Сжав губы, Анна сурово смотрит вперед... Туда же взглянул и Веня и увидел совсем близко отвесные горные скалы с белыми пятнами снега в расселинах, одетые понизу россыпью прибоя.
«Мама, куда мы?» — в испуге закричал Веня.
«А, проснулся! Что, продрожье взяло?.. Сейчас, сынок, сейчас, берег близко!»
«Шняка» несется на скалы, встающие неприступной стеной прямо из прибоя.
«Куда мы, мама?»
«Домой!..»
«Шняка» с разбегу ударилась о камень, волной ее подкинуло вверх и ударило о камень опять. Рухнула мачта, ветер сорвал и унес парус. Все утонуло в ревущем грохоте прибоя. Веню подхватила, отхлынув от скал, волна и понесла в море...
Сделав неимоверное усилие, Веня пробудился и увидел перед собой суровое и печальное лицо матери. Голова ее повязана по лбу белым платком. Из-под платка по лицу стекает струйкой кровь.
— Ну, проснулся, — улыбнувшись, сказала Анна. — А мы уже думали, мертвого несем...
Мать несла Веню, держа под мышки, а Наташа поддерживала ноги брата.
— Маменька, куда мы?
— На Павловский мысок...
— А Стрёма где?..
— Там, где и быть должен: на Малаховом кургане...
Веня резким рывком вывернулся из рук матери, упал на мощеную дорогу, вскочил, хотел бежать и покачнулся — он почувствовал в ногах и руках нестерпимую ломоту...
— Куда ты? — грозно закричала мать, схватив сына за руку. — Довольно! Побаловался — будет!
Анна шлепнула сына, как маленького, крепкой ладонью. И Веня почувствовал себя опять таким маленьким, каким он был год тому назад. Он заплакал, прижавшись к матери, и спросил:
— А Стрёма как же?
— Стрёму убило, братец! — тихо сказала Наташа.
Держа Веню за руку, Анна и Наташа пошли навстречу холодному, пыльному ветру, к Павловскому мыску.
Уже темнело.
Туда же, куда шли они, брели безоружные солдаты, тащились какие-то темные люди с мешками на горбах. Бежали с плачем женщины и дети.
— Эна, какое нам счастье привалило — «Владимир» у стенки стоит! — воскликнула Анна.
На верхней палубе «Владимира» полно народу. Пароход отрывисто гукнул и зашевелил плицами колес, готовясь отвалить. С мостика командир в рупор крикнул стоящей позади шаланде, тоже сплошь занятой людьми:
— Крепи перлинь!
— Есть крепи перлинь! — отозвалось с шаланды.
Анна с дочерью и сыном кинулись на пароход по сходням. За ними заложили фальшборт.
— Отдай носовой!
Заработала машина, задрожала палуба, пыхнула дымок труба. Отрабатываясь на заднем ходу, «Владимир» на кормовой чалке с трудом повертывался носом против ветра.
— Отдай кормовой!
— Есть!
Машина заработала вперед, и пароход, натянув перлинь, пошел к Северной стороне, ведя на буксире шаланду...
С большим трудом, огрызаясь на грубые окрики, Анна пробилась от борта на середину палубы. Здесь было не так тесно. Люди сидели на бухтах канатов, прямо на палубе лежали, охая и кряхтя, раненые... Все смотрели назад на Севастополь. На Городской стороне полыхали пожары, освещая багровым заревом низкие тучи. По небу чертили огненные дуги ракет.
— Глянь-ка, братцы! Что же это деется там, на горах? — раздался испуганный крик на палубе.
— Ах, милые мои, что же это такое?
Все взоры обратились к скатам берегов Южной бухты. Снизу, от берега к вершинам, ползли, извиваясь, огненные змеи... Вот они доползли до вершин, погасли, и через мгновение затем над бастионами начали взметываться к небу один за другим огромные огненные снопы... Дикий вопль вырвался у кого-то из стоявших на палубе парохода, и, как бы отвечая на этот крик, с Корабельной стороны донеслись потрясающие громовые раскаты взрывов... Народ на палубе вторил взрывам воплями и плачем.
— Молчать! — крикнул в рупор с мостика командир. — Погреба рвут. Опасности нет. Не кричать! За вами команды не слышно!.. Эй, на шаланде! Подать на берег швартовы!
— Есть на берег швартовы!
Веню тряс озноб.
— Маменька, — робко, как маленький, сказал юнга Могученко-четвертый, — можно мне к Трифону в машину, погреться?
— Ступай, только недолго, смотри: пароход сейчас причалит...
Веня пробрался к машинному трапу, скатился вниз по крутой лесенке, скользнув по гладким поручням руками.
Трифон вытер замасленные руки. Братья обменялись крепким рукопожатием.
— Ну, брат, и дела! — сказал юнга Могученко-четвертый. — Слыхал, как грохало? Это мы пороховые погреба по диспозиции рвем. Насыпали от бухты до самого верху пороховые дорожки и зажгли...
— Что ж ты до времени оттуда ушел?
— Там рвать только охотники остались. Стрёму убили. Мы главное сделали, а уж поджечь — плевое дело!..
— И Стрёму? Ну дела! А у нас в бортах тридцать пробоин, — сказал машинный юнга Трифон Могученко. — Мы целый день по французу то правым, то левым бортом палили! Положили их под Килен- балкой ба-а-альшие тысячи! Ну, и нам досталось. То «полный вперед», то «стоп», то «назад тихий».
Звякнул колокол, и из раструба над колесом, у которого стоял вахтенный помощник механика, раздался загробный голос:
— Стоп!
— Есть стоп! — ответил вахтенный и повернул колесо.
Цилиндры машин перестали качаться, блестящие штоки поршней перестали нырять в цилиндры.
— Средний назад!
— Есть средний назад! Юнга! Масла в коренные подшипники!
— Есть масла в коренные подшипники! — ответил Трифон и схватил масленку.
«Владимир» причалил к мосткам на Северной стороне близ Куриной балки. Народ быстро схлынул. Раненых снесли на пристань.
Наташа в смертельной усталости опустилась на бухту и плакала.
— Не пойду, маменька, убейте меня, не пойду... Я к нему вернусь!..
— Ай, девушка, брось ты свои причуды! Чем ты ему помочь можешь? Мертвого с погоста не
