действительно за ним шпионила. Одно долгое жаркое лето за другим. И она невыносимо желала его… но запрещала себе об этом думать, потому что он был ей не пара.
Их разделяла глубокая и широкая социальная пропасть.
В его мире она была «высокомерной Уэстмор».
В ее мире он был «никчемным Спенсером».
По иронии судьбы теперь, когда ей было совершенно наплевать на его или чье-то еще положение в обществе, Броуди Спенсер по-прежнему был для нее недоступен, потому что она даже помыслить не может о том, чтобы раскрыть ему свою тайну.
И о каких открытых и честных отношениях можно в таком случае говорить?
Пропасть никуда не исчезла. Она была такой же глубокой и широкой. Только приняла иную форму.
— Готова? — нарушил ход ее мыслей голос Броуди. Она сглотнула комок в горле.
— Да, — тихо ответила Кенни, — я готова.
Когда они вышли из-за стола, она поблагодарила:
— Спасибо, все было…
— Вечер испорчен! — Желваки заиграли у него на скулах, и, положив руку ей на спину, он повел ее к выходу. — Давай уберемся отсюда поскорее!
Домой они ехали в том же мрачном молчании, которое черным облаком нависало над ними за обедом.
Броуди остановился перед мотелем, вышел и проводил ее до вращающихся дверей.
Кенни остановилась. И подняла на него глаза.
— За Меган я зайду завтра. В какое время тебе удобнее?
— В любое время после девяти.
Он говорил жестко, но глаза были… растерянными. Она гадала, смущен ли он так же, как она. Ее сердце бешено забилось, когда она услышала собственные слова:
— Может быть, зайдешь, выпьем чего-нибудь?
— Нет, пожалуй, — сухо ответил он. — Но за приглашение спасибо.
С пылающими щеками она круто развернулась и пошла прочь от него. Как унизительно! Но может быть, и неплохо, что он не принял ее приглашения? Если бы она провела с ним больше времени, она могла бы сказать — или сделать! — то, о чем бы утром пожалела.
Лучше держаться от него подальше!
Каблучки ее босоножек ритмично постукивали по ковру коридора, когда она спешила к своему номеру. Сейчас она примет горячую ванну, посмотрит телевизор…
Она решительно заперла за собой дверь на два оборота.
Броуди не поехал домой.
Он бесцельно кружил по городу добрых полчаса, ощущая такое беспокойство, какого не ощущал никогда в жизни. Эта женщина проникла в его кровь, точно какая-то тропическая лихорадка!
А как избавиться от лихорадки? Никак, остается только ждать, пока она не пройдет сама. Что ж, он ждал слишком долго! Пора с этим что-то делать.
Броуди резко развернулся, скрипнув тормозами.
На пути в мотель он остановился только раз, у ночного ларька на углу Мейн и Саванны.
Три минуты спустя он постучал в дверь номера № 5.
Никто не ответил.
Он нахмурился. Постучал снова. На всякий случай заглянул в замочную скважину.
Ответа по-прежнему не было.
Ушла она, что ли? Но куда, к черту, она могла уйти?
Плотно сжав губы, он уже собрался уходить, но тут дверь открылась.
Кенни стояла перед ним раскрасневшаяся, с мокрыми волосами и босая, ее изящная фигурка была спрятана под белым шелковым халатом, и от нее исходил запах гардении.
Она удивленно распахнула глаза.
— Если ты что-то за…
Он решительно прошел мимо нее через маленький холл в кухоньку, молча поставил на стол пакет. Ему казалось, что ей слышно, как стучит его сердце.
Кенни остановилась в дверях, запахнув халат, в ее глазах читался страх.
— Да, — заявил он, — я забыл пожелать тебе спокойной ночи!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Броуди увидел, как у нее судорожно забилась голубая жилка на шее.
— Что в этом пакете? — спросила она.
— Вино.
Она часто заморгала. Потом произнесла:
— Бокалы в шкафу над плитой. Раз уж ты принес вино, разлей его, а я пока оденусь.
Он хотел сказать, что в этом нет необходимости, что она превосходно выглядит и в халате, но она уже вышла.
Недорогие зеркала сверкали чистотой.
В ящике для ножей он нашел штопор.
Броуди вытащил пробку и выбросил ее в мусорное ведро. Он наполнил бокалы на две трети. Вино было таким же светлым, как ее волосы, и отдавало миндалем. И грушами.
В спальне раздался какой-то стук, словно что-то упало. Она что-то уронила? Расческу? Почему она так нервничает? Пытается понять, что побудило его заявиться сюда на ночь глядя?
Он перенес бокалы в гостиную и поставил их на квадратный кофейный столик.
Судя по всему, она собиралась лечь спать. Кровать уже была разобрана и аккуратно застелена белоснежным бельем. Голубая ночная рубашка, вся в кружевах и невесомая, будто морская пена, лежала на покрывале.
Значит… под халатом у нее ничего нет!
Отгоняя соблазнительный образ, возникший в его воображении, Броуди снял льняной пиджак и бросил на стул. Подошел к окну, выглянул на улицу. Уже стемнело, ночные фонари освещали стоянку и неоновую надпись: «Лейквью констракшн».
— Как тебе вид, а? — иронически заметила Кенни. — Даже когда тебя нет, я не могу забыть о тебе!
Он повернулся.
Она переоделась в длинный, свободный, желтый, как лютик, свитер, в котором выглядела еще более женственной, чем обычно. На ногах у нее были толстые белые носки, а волосы завязаны желтой лентой.
Щеки у нее разрумянились, и ей вполне можно было дать семнадцать лет. Как тогда, когда они слушали «Вчерашние воспоминания»…
— Почему ты вернулся, Броуди? — Она не позволяла себе даже на секунду бросить взгляд на постель. — Если ты хотел только пожелать мне спокойной ночи, ты мог позвонить!
Он поднял бокал и протянул ей. Она отошла задернуть занавеску. И только после этого взяла бокал. Держа его за ножку, опустилась в кресло, подогнув под себя ноги, и настороженно посмотрела на него.
— У нас с тобой, — сказал он, — какое-то незаконченное дело.
Кенни отпила глоток.
— Очень приятное вино, — сказала она, проигнорировав вызов в его голосе и словах. — Французское?
