– Ах да! – словно только что вспомнил Подбельский. – Я и забыл – к тебе это не относится. Обиделся, да?
И в глаза заглянул участливо, но Паша цену этой участливости знал.
– Ты у нас герой, – продолжал Подбельский. – Сорвиголова. Мне бы с десяток таких хлопцев, как ты…
– Да ну! – отмахнулся Паша.
Он понимал, что Подбельский его просто провоцирует, но не мог этого сносить спокойно.
– Да-да, я забыл, – закивал Подбельский поспешно, а сам в Пашино лицо всматривался с плохо скрытым интересом.
Толкнул дверь своего номера, сделал широкий жест рукой:
– Заходи. Что мы с тобой в коридоре беседуем, словно неприкаянные.
Заскучал, видимо, совсем. Искал шута, который его развеселить мог бы. Тут Паша под руку и попался.
– Заходи, – повторил Подбельский, уже нетерпение проявляя.
Паша через порог переступил, на самого себя злясь за то, что подчиняется этому человеку.
Рабочий стол Подбельского все так же бумагами был завален. Только угол стола занимала початая бутылка коньяку. В номере пахло дорогими сигаретами.
– Вот накурили, а, – сказал Подбельский с досадой.
Потянулся было к окну и вдруг отстранился стремительно и к Паше обернулся. Снайперов опасался, наверное. И хотел, чтобы Паша окно открыл. Стояли, смотрели друг на друга безмолвно, и вдруг Подбельский рассмеялся, до окна дотянулся и распахнул его.
– Давай выпьем, – предложил.
Застоявшийся сигаретный смрад уплывал в окно, уступая вечерней свежести.
– За здоровье! – предложил тост Подбельский и первым выпил.
Паша его примеру последовал.
– А ты, наверное, решил, что я сдрейфил?
– Когда? – на всякий случай изобразил недоумение Паша.
– Только что – когда окно хотел открыть.
– Нет, не думал я ничего такого! – сказал Паша поспешно.
– А я как раз-таки сдрейфил, – легко признался Подбельский, глядя на него насмешливо. – Испугался, что пульнут в меня из-за деревьев.
И тут он Пашу переиграл. Ему бессмысленно лгать, он насквозь видит человека. А там, внутри у каждого, – ничего хорошего, если разобраться. И потому Подбельский людей презирает. Всех сразу. Скопом.
– Ты зачем лебезишь? – спросил Подбельский, вновь коньяк по стопкам разливая.
– Я не лебезю… не лебежу…
Паша окончательно смешался, поняв, как неприглядно выглядит со стороны. Подбельский к нему стопку с коньяком придвинул резким и чуть брезгливым, как Паше показалось, движением.
– Пей! – сказал.
И передразнил:
– 'Не лебезю'!
Очень обидно было. Паша этой обидой умывался, и она ему лицо обжигала. Выпил коньяк залпом.
– Так коньяк не пьют, – сказал негромко Подбельский.
Под его взглядом все получалось невпопад. Он подавлял, показывал, кто ты есть на самом деле. Ничто. Ничтожество. Слизняк. Паша вдруг Дегтярева покойного вспомнил, и судорога по лицу прошла – так ему ужасно было сравнить себя с Дегтяревым. А ведь если разобраться, разницы между ними и нет никакой.
А Подбельский уже новую порцию коньяку налил.
– Медленно пей, – напомнил.
В глазах насмешка читалась. А теплоты во взгляде не было. Один холодный интерес. Паша и этот коньяк выпил залпом, посмотрел на Подбельского с вызовом.
– Да ты мне что-то сказать хочешь, по-моему, – сказал тот, слова растягивая. – А, дружок?
– Хочу! – сорвался Паша.
Ему надо было сдерживать себя, но он не мог – перед глазами Дегтярев стоял все время, лицо в слезах, слизняк, одним словом, и так страшно было оказаться на него похожим.
– Ладно, – кивнул Подбельский и опять в Пашину стопку из бутылки плеснул. – Выслушаем тебя с вниманием необыкновенным.
Сам он после первого раза уже не пил, только подливал Паше. Бутылку коньячную Подбельский в руке держал красиво очень – изящно и уверенно. Рука у него была сильная. Рука хозяина.
– Тебе не нравится, как я с тобой обхожусь, да? – спросил вдруг Подбельский.
– Да!
– Так ведь заслуживаешь.
– Не заслуживаю!
– Заслуживаешь, – повторил Подбельский твердо, разглядывая Пашу с холодным интересом.
– Нет!
Паша понял вдруг, что, если не изменит сейчас ничего, не сумеет за себя постоять, Подбельский его сломает. Навсегда слизняком сделает.
– Я не люблю, когда из меня шута делают, – сказал Паша, бешенством наполняясь.
Его злость душила, он уже и не контролировал себя.
– Я никогда и никому обид не прощаю!
– Надо же! – сказал с фальшивой почтительностью Подбельский. – Ну прямо как я!
– Я унижение ненавижу! – крикнул Паша.
Он так кричал, что даже слюной брызнул невольно на рукав Подбельского, и тот каплю смахнул быстрым осторожным движением, с Паши не спуская заинтересованного взгляда.
– Ая-яй! – сказал Подбельский. – Какой горячий! А? Огонь! Твои обидчики, наверное, очень жалеют после…
– Да!
Подбельский кивнул понимающе.
– Ты одариваешь их хорошими оплеухами, – сказал.
Паша чувствовал, как сердце колотится. Вот-вот выскочит.
– Виталий Викторович меня про жену как-то спрашивал, – сказал медленно и глухо. – Я развелся с ней, стервой. Потому что сволочью была.
– Мужской поступок, – одобрил Подбельский. – Ты ее примерно наказал.
– Она в другой город уехала, к родителям, – продолжал Паша, не обратив внимание на издевку в словах Подбельского. – А я за ней следом поехал – не сразу, конечно, а спустя полгода после развода – и убил. И ее убил, и ее родителей.
Сказал – и только теперь глаза на Подбельского поднял. В них не читалось ничего. Абсолютно.
– Это ты так крутизну свою показать хочешь, – сказал Подбельский после долгой паузы. – Но меня этим не проймешь. Я байкам не верю.
– А я никому ничего доказывать не хочу, – произнес Паша. – В этом-то вся и штука.
Сам себе налил коньяку из бутылки и выпил залпом.
– Не верите, да? – спросил.
– Тройное убийство! И чтобы ты после этого на свободе ходил?
Подбельский руками развел, давая понять, что и так все ясно – блеф, мол, о чем же здесь говорить.
– Дураком не надо быть, – сказал Паша назидательно. – Я ведь не сразу к ней поехал. Время выждал. В квартиру зашел так, что меня никто посторонний не видел. И всех троих убил.
Напряжение его уже оставляло, апатия обволакивала. Очень хотелось спать, и Паша с трудом
