— Нет. — Это хорошо. Близкие друзья? — Близкие? Тоже нет, пожалуй… . -И это хорошо, Свят; Очень хорошо Ты не удивлен, что я кое-что о тебе знаю? — Почему я должен удивляться? — пожал плечами я. — А ты и вправду не дурак, — с видимым удовольствием; заключил он. — Давай знакомиться. Стерляжий Вадим Вадимович, руководитель программы. Себя можешь не называть, ты — Горелкин Святополк Всеволодович, двадцати двух лет, неоконченное высшее, холост, не был, не состоял, не привлекался. Кстати, откуда у тебя такое имя? — От отца. — Подробнее можно? Если ты не против.
Я был еще как против, но почему-то размяк. То ли на мен' против воли подействовал тон Вадима Вадимовича — теперь почти дружеский, — то ли продолжало сказываться сотрясение мозга. Неожиданно для самого себя я разоткровенничался.
Отец увлекался русской историей… то есть не то что бы знал ее профессионально, но копать местами любил. Он считал, что князь Святополк Окаянный зря оболган — не убивал он Бориса и Глеба… и третьего еще, забыл, который не святой… Мол, все это идеологическая диверсия Ярослава, который и был организатором устранения братьев-конкурентов, а киллером — Эймунд, шведский наемник. В общем, отец считал, что Святополка надо реабилитировать, а хромого бандита, хоть он и Мудрый, вывести на чистую воду. Так он говорил.
И в результате тебя всю жизнь дразнят Окаянным?
А что такого? Лучше уж так…
Лучше подсунуть приятелям необидное прозвище, чем ждать, что они рано или поздно выдумают обидное? — закончил Стерляжий, и я поразился точности формулировки. — Да, ты неглуп, а вот хорошо это для нас или нет, я пока не знаю… Возможно, для нас было бы лучше, если бы при своих способностях ты был пускающим слюни идиотом. Проще было бы — это уж точно.
Какие еще способности? — спросил я, вновь ощущая приступ раздражения. — Кто вы такие? По какому праву…
Я порол чушь. Пожалуй, лишь до упомянутого идиота, занятого пусканием слюней, еще не дошло бы, что с правами личности здесь считаются не больше, чем данная личность заслуживает. Но уж больно меня раздражал этот Вадим Вадимович Стерляжий, который сначала бьет по голове, а потом держится почти дружелюбно и говорит при этом загадками. Поэтому я еще какое-то время горячился и почем зря выпускал пар.
Ты заметил, чем твой стенд отличался от соседних? — спросил Стерляжий, терпеливо дождавшись конца моей истерики,
Анализатором спектра, — ответил я, переведя дух. -
У других что надо, а мне подсунули несусветное старье, советское еще…
А оно работало?
Если бы оно не работало, то как бы я настроил модуль? — резонно ответил я.
Он посмотрел на меня с изумлением.
Никак. Ты не должен был его настроить. Тот анализатор сломан, и никто не может его починить. То есть иногда он включается ненадолго, но… ты знаешь, что такое «плавающий дефект»? — Гадость ужасная.
Вот именно. Или перебирать всю схему, или выкинуть прибор на помойку. Так и хотели, но решили сначала проверить тебя.
Сломанный прибор на мне решили проверить? — не понял я.
Наоборот, тебя на сломанном приборе. Прибор мы выбросим, а тебя — нет. Ты феномен, понял? Скажи спасибо Эвелине Гавриловне — она убедила руководство. Мы феноменами не разбрасываемся.
У меня начало ныть в голове. Мыслей там было немного, да и те нехорошие.
А можно подробнее?
Почему бы нет. Что такое «визит-эффект», знаешь? -Я кивнул. — Так вот, мы заинтересовались данной проблемой. С одной стороны, все это выглядит как сплошное шаманство; с другой стороны — статистически «визит-эффект»действительно существует, даже если исключить легкообъяснимые и очевидные факторы вроде нервозности персонала вовремя визита начальства. Техника очень дифференцированно относится к чужим — кого-то принимает сразу, а кого-то не переносит на дух. Я не шучу, так оно и есть. Причем чем техника сложнее и, следовательно, ненадежнее, тем сильнее проявляется данный эффект. Особенно сильно им страдали первые, самые древние вычислительные машины — сам понимаешь, деталей воз, паяных контактов тьма, а электронные лампы и реле никогда не отличались надежностью в работе. Уже тогда не всякий человек годился в операторы, но, разумеется, персонал подбирался эмпирически, без надлежащей системы. По сути, вся инженерная деятельность сводилась и до сих пор сводится к тому, чтобы заставить сложную технику подчиняться любому оболтусу, а не только тем, кого эта техника любит и понимает… собственно, «любит» в данном контексте не очень точный термин, но лучшего не выдумано. «Совместимость», «духовное родство» — из той же оперы. Проще говоря, есть люди, которые любят технику, и есть люди, которых любит техника. Ты из вторых. Ты, Свят, любимец техники, причем ярко выраженный.
Вы серьезно? — через силу ухмыльнулся я.
Более чем. Что может быть проще трубы, по которой течет вода? А мне Эвелина Гавриловна говорила, что на твоем участке в твою смену ни разу не было серьезной аварии. Нонсенс! Так не бывает. Готов поверить, что гнилая труба ведет себя как сложная система с непредсказуемым поведением, и вот ты — именно ты! — сам того не зная, поддерживал ее работоспособность одним своим присутствием. Видишь ли, мы здесь работаем с очень сложной техникой, настолько сложной, что нам приходится учитывать и такие факторы. Не стану врать: теоретически данная проблема пока еще крайне далека от разрешения, однако теорией пусть занимаются другие, мне важнее практика…
У кого было сотрясение мозга — у меня или у вас? -сдерзил я.
Один эксперимент над тобой я уже проделал. — Стерляжий проигнорировал мой выпад. — Можно хоть сейчас проделать второй. Тут рядом есть лаборатория, а в ней измерительная установка. Что именно она меряет, сейчас не суть важно — важно то, что она не в меру чувствительна к внешним возмущениям. Ты в курсе, что любой измерительный прибор воздействует на объект измерения? В курсе? Ну вот и хорошо. Только в понятие «измерительный прибор» следует включать и оператора, об этом обычно забывают. Если к той установке подойду, скажем, я — прибор зашкалит, это многократно проверено. Меня за это даже экстрасенсом дразнили. Если к ней подойдет тот, кто на ней постоянно работает, — показания вначале подскочат на два-три деления, затем медленно вернутся в норму. Если к ней подойдешь ты — убежден, ничего не изменится. Хочешь пари?
Биополе человеческое еще никто не отменял, — заметил я. — Что тут такого? Люди-то разные…
Именно разные. Биополе там, не биополе — мне плевать. Важен результат.
Нехорошая мысль в моей голове оформилась и окрепла.
Значит, если бы я не настроил ту железяку…
Ничего бы не было, — отрезал Стерляжий. — Не веришь? Зря. Решение о тебе было принято не сегодня и не мною. А это — так, моя самодеятельность… Я верю тому, что вижу. Хотел убедиться кое в чем.
Ну и как?
Убедился.
Рад слышать. А кто это «мы»?
Корпорация.
Какая корпорация?
Просто Корпорация. С прописной буквы. Другого названия нет.
Масонская ложа? — съязвил я.
В некотором роде. Не спеши, со временем узнаешь больше. А теперь объясни, почему ты ушел из своего НИИ.
Вы же небось знаете…
Я даже знаю, сколько ребер на батарее отопления в твоей комнате. И уж подавно знаю о твоем конфликте с пожарной охраной. Только мне думается, что это не причина, а повод. Полагаю, тебе не
