Вперед!
Кто там еще повис на пути? Пшел! Сокрушу!
При передвижении по станции полагалось хвататься за особые скобы, но я яростно цеплялся за все подряд, от души надеясь, что не перекину случайно какойнибудь тумблер. Вихрем просквозил через камбуз, напугал дежурного, увлек за собой кометный хвост каких-то пакетиков, неизвестно откуда высыпавшихся… Ушиб колено о горловину очередного люка. Скорее! Успею!
Люк внешнего шлюза был нестандартно большим — при необходимости в него пролез бы хорошо упитанный бегемот. Я рванул на себя рукоятку. Естественно, люк оказался задраенным. Если он еще и заблокирован с центрального поста — худо дело. Если Надя успела предупредить Стерляжего и тот отреагировал адекватно — все пропало…
Что было на Земле, то повторялось и на «Грифе». Я лазал по люкам. Правда, тут было почище, зато на Земле не мешала невесомость.
Раздраить люк вручную мне не удалось. Но я помнил, что нажимал Стерляжий, и надеялся не ошибиться.
Хорошая штука зрительная память. Если она есть.
Я успел как раз к моменту взрыва.
Рвануло так, что меня едва не вынесло назад в люк, который я только что отпер и не успел затворить за собой. Меня обдало чем-то липким. Уши заложило. Я не сразу услышал тонкий комариный писк.
К одному из гидравлических цилиндров прилепился бесформенный лиловый ком. Он-то и пищал. Пищал безо всякой интонации, на одной ноте. Так плачут новорожденные младенцы — попали в новый мир, и он им не нравится, а чем именно не нравится, они объяснить не могут. Могут только протестовать безнадежным плачем против законов природы, не спросившей их, где им хочется жить.
Я без труда отлепил лиловый ком от кожуха цилиндра, взял в руки. Он был мягкий, теплый и все время менял форму, продолжая тихо пищать. Сначала стал круглым, размером с гандбольный мяч, но гораздо массивнее. Затем на его поверхности появилась быстро растущая вмятина. Через полминуты шар превратился в широкую вазу с неровным кольцевым валиком по бортам. Он почти перестал издавать писк. И в этот момент в шлюзовую торпедой влетел Стерляжий — глаза выпучены, морда в поту, мокрая хищная пасть раскрыта и готова изрыгать.
— Ты что себе позволяешь? — проревел он. — Твою мать!..
Последующих его реплик я воспроизводить здесь не стану, они не в моем вкусе. Как ни странно, я и в «Водоканале» не приучился материться к месту и не к месту. А еще говорят, что личность — всегда продукт внешней среды. Врут, причем нагло. У меня своя собственная среда, исключительно для внутреннего употребления.
Так что я просто с любопытством дожидался конца словоизвержения моего начальника. Хотелось демонстративно засечь время — жаль, меня не снабдили новыми часами взамен разбитых. Кстати, надо потребовать исправить это упущение…
— В карцер! — бушевал Стерляжий. — На Землю! В кол лектор, говно качать…
Я слушал, изображая преувеличенное внимание. Стерляжего это выводило из себя. Я едва дождался момента, когда он все-таки выдохся. Здоровый все-таки мужик. Мне бы такую глотку. — Загубил, скотина, генератор, — из последних сил просипел Вадим Вадимович Стерляжий и стал дышать. Судя по цвету его мясистой физиономии, он сварился бы заживо в собственном соку, будь в шлюзовой чуть теплее. — Радуйся, дурак, что взрывом обшивку не порвало к едрене-фене… — Прошу внимательно просмотреть запись, — официальным тоном произнес я. — Что-о?! — попытался взреветь он и заперхал от натуги. — Запись. Просмотреть. Прошу и требую. Желательно в моем присутствии, но можно и без оного. — Не понял! — Я тебе верю, — пояснил я. — Поэтому навязываюсь посмотреть из чистого любопытства, не более. — Ты… — свирепо выдохнул Стерляжий и замолк, будто споткнувшись на разбеге. — Стой… Ты что, хочешь сказать, что не притрагивался к генератору? Ты это хочешь сказать? — Надо было сидеть и смотреть, а не гоняться за мной по всему «Грифу». — Поговори еще, — рыкнул Вадим Вадимович. — Наглец. Указчик какой. Что надо, что не надо… Доложи по порядку, что здесь произошло. — Я не военный, чтобы докладывать, — обиделся я. — А рассказать — расскажу. Значит, так. Я вошел. Оно рвануло. Вон клочья висят, можно собрать на анализ. Морду мне обрызгало. После взрыва осталось вот это. — Кивком я указал на все еще попискивающую «вазу». — А ну дай сюда.
В руках Стерляжего «ваза» запищала громче. Кажется, она была недовольна. — А знаешь, что это такое? — спросил Стерляжий совсем другим голосом. — Это энергоприемник. Только маленький. Думаю, он еще подрастет. — Он похмыкал, покряхтел, и мало-помалу чело его разгладилось. — Вот черт… Первый случай такого рода. Корова родила свинью. Обычно из генераторов получаются генераторы, из приемников — приемники. А этот взял да и родил чужого, а потом сдох. — Стерляжий криво усмехнулся. — От удивления, наверное… — Зато теперь точно известно, что генераторы и приемники друг другу сродни, — сказал я. — Это не техника, это жизнь. Две экологические формы одного и того же организма. Может, даже три — я имею в виду тот самый Кошачий Лаз, что на ЛунеКрайней… Он хоть раз размножался?
Стерляжий посмотрел на меня с интересом и покачал головой: — Ни разу. — Стало быть, у него еще все впереди. Другой цикл размножения. А количество циклов, наверное, ограничено. Допускаю, что перед естественной биологической смертью объект разрушается, воспроизводя себя в новой экологической форме. Почему бы нет? — А почему бы да? — Потому что логично. Это транспланетная форма жизни. После некоторого числа почкований генератор перерождается в приемник. Это мы только что видели. Наверное, со временем и приемник перерождается в Кошачий Лаз. У популяции появляется окно в иные миры. Так происходит распространение вида. И пресловутый артефакт никто на Землю не подбрасывал — сами пришли. Им, может, проще перебраться с планеты на планету, чем проползти два шага. Ткнули пальцем в небо, попали к нам. — Это все твои выдумки, — сказал Стерляжий. — Тогда предложи иную гипотезу, а я послушаю, — возразил я сердито. — Одну я уже слышал: мол, Святополк Окаянный во всем виноват, рукосуй хренов. Не прошло. Что дальше?
Стерляжий задышал. — Что дальше? — настаивал я. — Надавать бы тебе по морде, вот что дальше, — любезно сообщил Стерляжий. — За то, что шибко шустрый. А потом простить на первый случай. Не списывать же тебя, придурка, по второму варианту… — Он вздохнул. — Ладно, официального хода инциденту не дадим. Устное предупреждение тебе. Последнее. — Последнее было за душ, — напомнил я. — То было предпоследнее. Ладно, теперь рассказывай: почему побежал в шлюзовую? — Мне показалось… — Креститься надо, когда кажется! Ему показалось! Что тебе, Окаянный, показалось? — Показалось… ну, что ему плохо. Генератору в смысле… — С чего ты взял? — А что, не так? — ощетинился я. — Я не спрашиваю, так или не так. Я спрашиваю, с чего ты решил, будто ему плохо. — Не знаю, — признался я, подумав. — Честное слово, не знаю. Просто почувствовал. Наверное, я не смогу это объяснить. — Просто почувствовал? Гм… И все? — И все. — Когда ты в следующий раз почувствуешь что-нибудь в этом роде, дай знать мне или Капустяну, а не устраивай гонки с преследованием. Еще раз повторится — спишу на Землю. Понял? — Победителей здесь судят? — осведомился я. — Понял или нет? Победитель! Их везде судят, только не везде прощают. — Понял. — Хотелось бы верить, — сказал Стерляжий с большим сомнением в голосе и поманил меня рукой.
Доплыв до приборной панели, он откинул сбоку крышку, Запустил туда свободную руку по локоть, не то что-то повернул, не то выдернул какой-то разъем и одновременно погасил красные свои мордасы. В одну секунду. Аи да начальство у меня!.. — Не обижайся, — сказало начальство. — Ты молодец. А ор и назидательная беседа — так, шоу для Капустина. Надо надеяться, теперь он нас не слышит… Он хороший мужик, только задерганный. Грех было не сделать ему приятное. А тебе я постараюсь выбить премиальные. Хорошие премиальные. Как-никак роды ты все-таки принял… Но предупреждение тебе дано настоящее, это ты имей в виду. — В следующий раз в самом деле спишешь на Землю? — спросил я. — Все может быть. Правда, Свят, не нарывайся. Дольше просуществуешь. И шуточки свои дурацкие брось. Уловил? — Угу. На пенсию выйду — обязательно брошу.
Он только посмотрел на меня сумрачно, вздохнул и ничего не сказал. Обычно я чувствую к человеку симпатию либо антипатию сразу — и навсегда. Стерляжий начинал мне нравиться только сейчас. — Извини за ту плюху, — сказал я. — А, — махнул он рукой. — Не бери в голову. Я купил кота в мешке, а кот не виноват, что его сунули в мешок. Обозлился — ну и правильно. Нормальная реакция. —
