Информация! — вот что сейчас было важнее всего. И Юрик, до поры разумно избегавший надоедать супруге расспросами о каналах проникновения из мира в мир, теперь при каждом удобном случае переводил разговор на Двери и в том преуспел. По-видимому, доверие жены-туземки было безграничным, во всяком случае, она охотно пускалась в объяснения и сердилась разве что на непонятливость мужа.
— Ну как ты не понимаешь, — пыталась растолковать она и в помощь словам пыталась показать на пальцах сложные картины. — Двери же связаны между собой! Вот так, как будто они соединены ниточками, видишь? Они неразлучные сестры, и каждая отзывается на движение другой. Когда кудесник открывает Дверь в один из доступных ему миров, он одновременно тревожит и другие Двери, одни сильнее, другие совсем слабо. Другой какой-нибудь чародей, стоя у своей Двери, может почувствовать, что где-то открылась Дверь… конечно, если он сильный чародей, а не неумеха. Ну вот, понял?.. Кроме того, одна и та же Дверь открывается в разные миры с разным усилием. Куда-то можно попасть легко, а бывает и так, что у слабого мага не хватает сил, чтобы открыть и уж тем более удерживать Дверь в какой-нибудь неудобный мир. Тогда некоторые из них загодя вдыхают конопляный дым, другие едят сушеные мухоморы… Иногда помогает. Конечно, опыт и осторожность — главное. Сильный, но неопытный чародей может сгоряча рвануть Дверь так, что одновременно распахнет настежь и несколько других Дверей, иногда сам этого не заметив…
— А твой дед заметил? — вставил Юрик слово.
Юмми вздохнула.
— Если бы он не заметил и не почувствовал, как кто-то посторонний вошел в наш мир, мы бы с тобой никогда не встретились, муж мой…
— А если бы на вас тогда не напали крысохвостые… — с ядом начал Юрик, но, одумавшись, махнул рукой. — Ладно уж, замнем… Слушай, а что ты чувствуешь, когда открываешь Дверь?
— Тяжесть. Что чувствует человек, когда поднимает над головой камень или бревно? — Юмми пожала плечами. — С Дверью то же самое, только тяжесть бывает разная. У нас когда-то легче всего было открыть Дверь в мир Солнца, труднее всего — в мир Выхухоли.
— А в мир Рыси? — полюбопытствовал Юрик. — Ведь твой дед просил тогда помощи у этого… у Шанги?
— В мир Рыси — не очень тяжело, — неохотно призналась Юмми. — Понимаешь, дедушка устал и очень спешил…
— Поспешишь — людей порешишь, — пробормотал Юрик.
— Что?
— Ничего, я так… А как ты заставляешь Дверь открыться именно в нужный мир, а не в какой- нибудь другой?
Этого Юмми объяснить не сумела, и пальцы не помогли. Точно так же не поддавалось объяснению словами, как чародей вообще чует присутствие Двери там, где любой другой не видит ничего необыкновенного. Объяснить нельзя, Дверь просто чувствуют, и все. Как описать словами густую синь вечернего неба тому, кто слеп от рождения? И надо ли? Мало кто из людей умеет ощутить кожей присутствие Двери, и еще меньше тех оберегаемых от всякой напасти счастливцев, из кого годы учения могут сделать сильного кудесника, опору и защиту племени перед сильнейшим врагом. Муж не чувствует Двери, это видно сразу. Он великий воин и мудрый советник вождя, но не чародей.
И все-таки Юмми расстроилась. Впрочем, она сумела объяснить мужу многое другое, и муж не гневался. Причину очевидного поражения Растака он понял с полуслова: одно союзное войско напоролось на другое, сильнейшее. Сговор магов решил дело — иначе откуда бы Волки взяли столько воинов?
— Дурь какая, — только и пробормотал Юрик, скребя затылок. — Полный атас… Слышь, это что же выходит, вас вообще нельзя завоевать, так, что ли?
— Плосколицые недавно попытались, — Юмми уклонилась от прямого ответа.
— А всякие там южане? Ты же говорила, что там целые эти… империи. — Значение последнего слова Юрик тщился объяснить супруге минут пять, остро ощущая ущербность местного лексикона, помогал себе жестикуляцией, чертил прутиком в золе и даже пытался сложить из еловых шишек иерархическую пирамиду. — Неужто ни разу не сунулись?
Кажется, Юмми поняла.
— Двенадцать поколений назад вождь полуденных народов, считавший себя величайшим из воителей, победил степные племена, истребив непокорных, как степной пожар истребляет траву, и привел к границам наших гор и лесов неисчислимые полчища воинов, — заговорила она нараспев, как бы начиная очередное старинное сказание, и усмехнулась. — Узнав, что ему придется иметь дело с ариями, он без боя повернул обратно, как поворачивали все его предшественники, познавшие на себе силу Договора…
— С кем, с кем дело иметь? — Юрик как сидел, так и подпрыгнул, вроде мины-лягушки. Челюсть отпала, кожа на лбу смялась гармошкой, уши зашевелились.
— С ариями. Так называют нас полуденные племена… Что с тобой, любимый?
— Ничего, — сказал Юрик по-русски и гулко икнул. — Во блин…
Больше он к этой теме не возвращался. Да и не очень-то актуальна она была, по правде говоря. Разве что рассказать прикол штангисту? Так ему, небось, еще придется объяснять разницу между ариями и истинными арийцами с нордическим характером… И вообще не в коня корм.
Четыре дня они прожили в лесу, не удаляясь далеко от заливного луга. То ли под действием часто сменяемых повязок с лечебной кашицей, то ли по своей собственной склонности рука Юрика раздумала чернеть, сбросила опухоль и понемногу подживала. Пищи, как ни странно, хватало, и не только черники, на которую к концу второго дня уже не хотелось смотреть. Юмми смастерила силки и не осталась без добычи. На вторую ночь рискнули запалить в самой гуще чащобы неяркий костерок и испечь в золе тетерева, обмазанного глиной. Днем огня не разводили и, опухая от гнуса, предпочитали не слоняться без нужды по лесу, а если уж приходилось это делать, старались красться неслышно и каждый раз другим путем, чтобы не набить тропинок. За водой к реке Юмми пробиралась в сумерках и только ползком, стараясь остаться незамеченной и в то же время не расплескать ни капли из берестяного туеска.
В преимуществах брака с туземкой Юрик теперь убеждался на практике. С темнотой Юмми в несколько мгновений добывала огонь, быстро вращая лучком ровную сухую палочку в отверстии другой, побольше, а Юрик шепотом ругался, обмазывая речной глиной задавленную силком птицу, сам себе напоминая сумасшедшего скульптора, вздумавшего изваять какой-то несуразный бурдюк. А впрочем, когда дичь испечется и отшибешь глину — м-м-м!… Слюнки текли заранее.
Этой ночью, выплевывая в костер крупные кости истекающего соком рябчика, а мелкие размалывая не знающими кариеса зубами в костную муку, Юрик занимался тем же, чем весь минувший день: обмозговывал свое положение и, вопреки мнению туземки-жены, находил его хотя и неприятным, однако же не безвыходным.
Итак, Дикий мир. Один из трех известных аборигенам миров, где обезьяна почему-то не пожелала произвести на свет человека нормального, за что мартышке особое мерси — еще неизвестно, как сложились бы отношения с людьми, хоть сколько-нибудь испорченными цивилизацией. Неприятность: этот Дикий мир — крайний, из-за чего он имеет в соседях не семь, а только пять миров. Далее. С одним из этих пяти миров все ясно: оттуда пришлось удрать, там ждут беглецов с особым нетерпением. Второй мир — мир Рыси, как его называла жена, — тоже отпал еще позавчера: караул там был выставлен не меньший и столь же бдительный. Значит, не пройти и там…
Что остается? Как назло: Мертвый мир, Пустой мир и — самое большое разочарование — родной, Запретный мир. Мертвым миром Юрик пренебрег, Пустой мир, неохотно показанный женой сквозь Дверь, являл собой песчаную пустыню с барханами и столовыми горами на горизонте, был, по-видимому, начисто лишен всякой жизни, а равно и кислорода; что же до Запретного мира, то Юмми двое суток наотрез отказывалась даже помыслить о том, чтобы приоткрыть туда Дверь, наконец вчера сдалась и продемонстрировала свинцовое море с одиноко плавающей льдиной и сидящим на льдине белым медведем. И ничего вокруг, ни берега, ни парохода… Сволочная Дверь выводила отсюда домой — но выводила в Арктику!
Юмми нервничала — ей казалось, что чьи-то внимательные глаза следят за ними из темнтоы. А Юрик мыслил. Если бы Дверь вывела в Дикий мир в том же самом месте, у берегового откоса порожистой реки, — тогда да, шанс спастись просматривался бы явственно. Миры похожи. Проделать за сутки путь до
