горстка грамотеев и святых.
Амброзии вытер лицо грязным рукавом.
— За что такая Божья кара? — спросил он.
Этот же самый вопрос мучил ее многие месяцы после той сцены у монастыря. Она невольно вспомнила успокаивающие слова Йоранда.
— Это не кара, а просто неудача, — сказала она. — Всегда будут те, кто обижает беззащитных.
— Но как Бог позволил этому случиться? — жалобно проговорил святой отец.
Бренна была поражена тому, что ей приходится учить вере ее духовного наставника.
— Всемогущий одарил нас правом выбирать самим свой жизненный путь, и то, что некоторые выбирают не путь добра, а путь зла, не делает Бога хуже, — произнесла Бренна, гладя руку святого отца. — Ведь этому вы всегда учили меня, не так ли?
— Я?! — посмотрел на Бренну недоуменным взглядом Амброзии. — С тех пор прошло так много времени. Почему ты вернулась, дитя мое? Бог открыл тебе истинное призвание?
— Нет, святой отец, я теперь замужем.
— Что ж, я рад за тебя, — сказал отец Амброзии, глядя на нее уже ясным взглядом. — Что ни делает Бог, все к лучшему. И кто же тот сын Божий, ставший тебе верным спутником?
— Вы его только что видели, — ответила Бренна. — Это Йоранд, нормандец. Он помог мне увидеть, что не все нормандцы злые, как не все ирландцы святые.
Бренна обвела взглядом оскверненное аббатство:
— Хотя, конечно, вы здесь столкнулись явно со злыми нормандцами. Кто-нибудь еще выжил?
— Только Муртог, — ответил Амброзии печально Бренна, стоя на коленях рядом с ним, оплакивала смерть всех монахинь и монахов, которых когда-то считала своими друзьями.
— Догадываюсь, тебя интересует вопрос, почему я выжил. Уверяю, это не от их милосердия.
Амброзии закрыл глаза, чувствуя, как гнев и печаль снова поднимаются в нем.
— Они заставили меня наблюдать.
Закусив губу, Бренна гладила руку аббата. Никогда прежде она не позволяла себе такого с настоятелем монастыря, но теперь боль и страдания, которые испытывали они оба, уравнивали их положение. Они были всего лишь двумя жертвами нормандского налета. Теперь наступила очередь Бренны утешать Амброзия, помогать ему пережить все это. Как бы ей хотелось действительно помочь ему.
Аббат бессильно уронил руки, поднял взгляд в бесконечное синее небо и продолжил свой рассказ:
— Нормандцы, когда только напали, не убивали людей сразу. Это случилось позже, когда они начали убивать скуки ради и просто на спор. Они разделись и с голыми торсами водили воинственный хоровод вокруг часовни. Затем эту часовню разграбили.
Святой отец говорил каким-то плоским, безжизненным голосом, словно боялся придать словам интонацию и смысл, боялся, что не сможет тогда рассказать о случившемся.
— Все должны знать, что произошло со всеми этими людьми…
В ответ Бренна мрачно кивнула.
— Язычники часто забирают христиан в рабство. Как небеса выдерживают такое? — произнес святой отец. — Вандалы оскверняют святые места, а уцелевшим после набега перерезают горло. Как ягнятам на скотобойне.
— Что случилось с монахами? — спросила Бренна.
— Еще живыми их подвесили на вершине башни, а затем башню подожгли.
Отец Амброзии зажал ладонями уши, словно не хотел снова слышать крики заживо сожженных. Затем, покачав головой, проговорил:
— Это моя ошибка, я виноват в этом.
Неожиданно опустившись на траву, аббат начал лепетать что-то бессвязное и бить себя в грудь.
Бренна пошла туда, где прятался Йоранд. Когда высокий нормандец приблизился, отец Амброзии упал без чувств.
— Мы не можем оставить его здесь, — сказала Бренна. — Вы можете нести его?
— Да, — ответил Йоранд, закидывая на плечо тело аббата, словно это был мешок с просом. — Куда мы понесем его?
— В дом церковного сторожа, — ответила Бренна и повела Йоранда обратно через разбитые ворота аббатства. — Говорить сейчас со святым отцом совершенно бесполезно. Надеюсь, что у церковного сторожа Муртога будут ответы на мои вопросы.
Муртог жил в крошечном домике, укрывшемся под высокими каменными стенами аббатства. Бренна знала, что этот жилистый старик еще со времен Всемирного потопа заботился о саде и земле, на которой он рос. Он был самым молчаливым в монастыре, редко посещал службы, речь его была щедро сдобрена богохульствами. Однако аббаты приходили в Клонмакнойз и уходили, а церковный сторож Муртог оставался верен этому месту Он стал таким же достоянием аббатства, как те реликвии, которые теперь горели в оскверненной библиотеке.
За высокими стенами монастыря Бренна разглядела каменные стены его дома. Дом церковного сторожа ни сколько не пострадал, цела была даже его соломенная крыша. Сам церковный сторож сидел на пне около распахнутой настежь двери и что-то перемешивал в горшке на огне. Очевидно, готовил пищу. Сейчас ветер уже не дул в лицо Бренне, и она стянула влажный платок с лица, что бы старик мог узнать ее. По кивку и громкому хмыканью она поняла, что ее узнали.
— Он тоже погиб? — прокричал Муртог.
— Нет, но очень сильно ослабел, — в ответ крикнула Бренна. Она знала, что церковный сторож любил прикидываться глухим, как скала, и не стала разубеждать его, что не знает его маленькую тайну. — Мы можем положить его внутрь?
— Как хотите, — ответил Муртог, возвращаясь к своим делам.
Бренна провела Йоранда в дом. Прежде она часто приходила сюда, чтобы попить с садовником чая и узнать у него премудрости о разных растениях. Муртог не очень любил рассказывать о растениях, и Бренне приходилось уговаривать старика, развлекая его.
Как и прежде, в доме везде стояли горшки с рассадой. Казалось, полки, развешенные на стенах, едва выдерживают все эти плошки, в которых что-то росло и зеленело. Однако на полу все было в относительном порядке — простой стол с двумя табуретами, сундук для разных вещей и свежевымытый поддон в одном из углов хижины. Йоранд внес аббата внутрь и вышел вслед за Бренной. Все трое расположились у костра.
— Аббат говорил, что они когда-нибудь вернутся, — сказал Муртог, поглядывая искоса на Бренну. Затем острый и проницательный взгляд старика скользнул по Йоранду: — Но будь я проклят, если бы мог представить себе, что ты однажды явишься в монастырь в компании с ненавистным нормандцем.
— Это Йоранд, мой муж. Так что с вашей стороны было бы лучше выбирать выражения, — ответила Бренна.
— Неужели муж, или я что-то пропустил? — ехидно опросил церковный сторож, наливая похлёбку в деревянную миску и передавая эту миску Бренне. — Проголодались?
— Да. — Она с благодарностью приняла миску, чувствуя, как густой аромат щекочет ей ноздри.
— Наверное, ваш нормандец также проголодался? — с явной неохотой выдавил из себя Муртог, передавая миску Йоранду. Когда нормандец протянул руку, церковный сторож торопливо убрал свою, словно миска жглась. Наклонившись к Бренне, церковный сторож шепотом спросил:
— А он безопасен?
Вначале ее охватил приступ смеха, но затем она невольно вспомнила рассказ сестры Мойры о том, как и ярости, какая бывает, наверное, только у берсеркеров, Йоранд убил стамеской на берегу четверых из дюжины нападавших. Тогда от этого рассказа ей стало откровенно жутко. Также ей вспомнился холодный, жестким взгляд его синих глаз, когда он объявил ей, что поплывет один в лодочке вслед за кораблем с ирландцами.
— Нет, он небезопасен, — признала Бренна. — Но ему можно доверять.
— Он также не любит, когда о нем говорят так, словно его здесь нет, — добавил Йоранд.
— А у тебя острый язык! — сказал церковный сторож отхлебывая из миски. Вся игра в глухоту была отброшена. — Тогда неплохо.
С удовлетворенным видом старик наклонился над котелком. Когда с едой было покончено, Бренна решила, что настала пора ее вопросов. Однако кое-что из того, о чем говорил аббат, насторожило ее и настойчиво требовало объяснений.
— Когда мы нашли отца Амброзия, он читал молитву «Моя величайшая вина». Почему он думает, что все это его вина?
— Ох, плохая сложилась ситуация, — сказал церковный сторож, рассеянно почесывая лысину. — Когда все это произошло, я был выше по реке, наблюдал за забоем скота на зиму. Но когда я вернулся, святой отец все рассказал мне.
Бренна собирала миски, чтобы затем вымыть их в реке, и даже замерла, надеясь, что услышит историю целиком.
— Когда нормандцы прибыли, они вначале хотели вести с нами переговоры, но мы заперли ворота и отказались говорить, — начал рассказывать церковный сторож, жестикулируя скрюченными от старости руками. — Нормандцы требовали серебро в обмен на то, что они не тронут аббатство.
Бренна вопросительно посмотрела на Йоранда.
— Такое часто бывает, — пожал он плечами. — Большинство поселений платят, чтобы избежать разорения. Это сберегает время и… жизни людей. Аббат заплатил откуп?
— Нет, хотя у аббата водилось серебро, чего уж там говорить. Аббатства бедными не бывают, — ответил Муртог. — Однако он не счел нужным платить язычникам дань.
Йоранд хмыкнул, и Муртог подозрительно уставился на него. Бренна испугалась, что ее мужа сочтут таким же подлецом, как тех, кто сделал все это.
— Наш аббат не стал делиться, и правильно сделал. Нормандцы все равно получили что хотели. А все остальное сожгли.
Если бы Бренна решала, что для монастыря самое важнее, то после жизней людей, пожалуй, поставила бы библиотеку. Эти фолианты были намного ценнее всего драгоценного металла, который хранился здесь.
— И что, ничего не уцелело, ни одна рукопись? —
