...Прошло много лет после войны.
В польском городе Познань проходил международный музыкальный конкурс имени польского композитора Векявского.
В одном из конкурсных концертов выступал молодой советский скрипач Василий Стасевич.
Когда он вышел на сцену, в нем трудно было узнать Василька. Выдавали только глаза и густая шевелюра, которая еще в детстве делала мальчика заметным.
Ведущий объявил Стасевича, публика встретила его несколько сдержанно. Скрипач молод, имя пока незнакомое...
Полонез Огинского Василек, а теперь Василь Стасевич исполнял в сопровождении оркестра с особым вдохновением. Только он знал, чем полонез был дорог и памятен... Его волнение передалось публике, и она долго не отпускала со сцены исполнителя...
Из зала к рампе подошел седой человек и протянул солисту руку.
— Здравствуй, Василек!..
— Дядя Франек!— крикнул тот на весь зал, соскочив со сцены... Еще до окончания войны органист, подлечившись в партизанском отряде, ушел к польским партизанам, и о дальнейшей его судьбе Васильку ничего не было известно.
Удивленные зрители встали.
Никто из них не знал, почему эти два человека крепко обняли друг друга, не сдерживая слез.
Девочка ищет отца
Это было в первый день войны. Фашистские самолеты бомбили небольшой городок Запольск, прокладывая дорогу своим наступающим частям.
Жители в панике разбегались кто куда — в поле, кустарники, лес.
Самолеты почти на бреющем полете охотились чуть ли не за каждым человеком.
Какую-то женщину настигли на лесной дороге. Она упала на обочину, убитая с воздуха пулеметной очередью.
Но нет, вроде бы зашевелилась.
Зашевелилась, правда, не она. Из-под нее выкарабкалась маленькая девочка лет пяти. Она не знает, что произошло. Не знает, что, прикрывая ее от смерти, мать отдала свою жизнь...
Но девочке кажется, что мама жива и сейчас просто лежит на земле, боясь подняться на ноги в страхе, как бы снова ее не заметил страшный самолет... Она начинает тормошить маму, чтобы та хотя бы голос подала...
А мама молчит и даже не шевелится...
Девочке стало страшно, она заплакала. Еще сильнее тормошит мать...
Но вот ребенок неожиданно умолк: увидел перед своими глазами чьи-то ноги в старых запыленных сапогах,— старик с котомкой за спиной. Он, видимо, не мог пройти мимо единственного живого существа на этой дороге, тем более что им оказалось дитя. Старик нагнулся к женщине, убедился, что она уже не встанет. Девочка с опаской посмотрела на старика, вцепившись в мать.
Слышен гул приближающегося самолета.
— Опять летят, окаянные!— Старик подхватил девочку на руки, поднял с земли сумочку матери, побежал от дороги в лес... Девочка крепко прижалась к старику, чувствуя какую-то новую, страшную опасность.
Они ускользнули от преследования. И вот в густых прибрежных зарослях пробираются то ползком, то полусогнувшись, то во весь рост, все время опасливо поглядывая на небо.
Небо пока не грозит ничем. Оно снова безмятежно спокойное и чистое, только горизонт омрачен клубами дыма горящего Запольска.
...Старик и девочка плывут в лодке среди болота, как можно ближе к тростнику, болотным зарослям.
Наконец причаливают к берегу, покрытому густым лесом.
Старик прячет лодку в прибрежных кустах, берет девочку за руку.
— Я хочу к маме!— со слезами на глазах просит та.
— Мама сама к тебе придет.
— Она не знает, куда я ушла...
— Как так не знает? Я сказал ей, куда мы ушли.
— А куда мы ушли?
— Ко мне. Спрячешься пока у меня в лесу, а то видишь, как здесь стреляют!
— Я боюсь, дедушка!..
— Со мной ты не бойся, милая... Как тебя зовут?
— Лена.
— Значит, Леночка...
...Девочка уже идет рядом со стариком, боязливо поглядывая по сторонам. Тихо-тихо шумит вековой лес, и этот шум еще больше настораживает ее, пугает.
— Ой, как лес шумит!..— прижимается девочка к руке старика.
— А ты, милая, не бойся... Тут тебя каждая елочка, каждая сосенка укроют от лихого ворога... А что шумит, так это на радостях, что мы укрылись от антихриста крылатого... Да и не шумит лес, а просто елочки шепчут одна другой: посмотри, мол, какая хорошая девочка в гости пришла к нам с дедушкой... А ты дедушкой меня зови... Елочки тоже зовут меня дедушкой, потому как я лесником тут, значит, сторожу их, досматриваю...
Так они идут все дальше и дальше в глубь лесной чащи. Но вот из-за поворота тенистой дороги навстречу выбегает мальчуган лет двенадцати.
— Дедушка!— стремглав бросается мальчуган к старику.— Где это стреляли так?
— Фашист пошел войной на нас. Прислал еропланы с бомбами... Что натворили,— не приведи бог видеть и слышать больше!..
Разговор их закончился на крылечке небольшой лесной сторожки, где жил старик со своим внуком Янкой.
Присев на крылечко, старик развязал котомку, вынул из нее соль, спички, вязанку бубликов, кулек конфет,— все то, за чем ездил в Запольск в день начала войны.
— Вот, Янка, делись теперь с ней... Только не обижай сироту...
Старик отдал Янке бублики и конфеты. Янка покрепче прижал к себе гостинцы, опасливо поглядывая на Лену.
— Дедушка, ей тоже надо дать?
— А то как же?
Янка не совсем охотно отделил Лене одну конфету и один бублик.
Старик посадил девочку на колени, погладил по головке.
— Отец-то у тебя, милая, есть?
— Ага.
— А где же он?
— Не знаю.
— А я знаю!— вынырнул Янка из-за спины дедушки.
— Что ты знаешь?
— Где ее отец.
— Где?
— Вот он!— Янка торжественно протянул старику семейную фотографию: мужчина, женщина и среди них — Лена.
Хлопчик уже успел открыть сумочку Лениной мамы, откуда вытащил карточку и паспорт.
