«Ну точно, уже справки наводит, старый хрыч. Сейчас попросит телефончик».
— Что сказать… Классная девчонка, умная, талантливая. В нашей мастерской она круче всех. А в чем дело-то?
— Круче всех… — с расстановкой повторил дядька.
Его сонные глаза неожиданно расширились и вспыхнули. Обернувшись, я поняла, в чем дело: вернулась Эзергиль. В одной руке она держала недоеденный гамбургер, из которого то и дело высыпались разные овощи, а в другой — стаканчик с чаем. Отсалютовав мне гамбургером, она направилась в мою сторону. В это время из учительской вышел препод художественного моделирования. Эзергиль тут же сменила курс, порхнула к нему и начала о чем-то спрашивать.
Я покосилась на своего собеседника. Дядька рассматривал Эзергиль, полностью сосредоточившись на этом занятии и забыв обо мне. Казалось, что он даже помолодел от натуги; во всяком случае, тройной подбородок и большая часть морщин куда-то подевались. Теперь он еще сильнее кого-то мне напоминал. Я разглядывала в профиль немигающие темные глаза и думала, что взгляд у него вовсе не сластолюбивый, как мне сначала почему-то показалось, а наоборот, цепкий, изучающий и весьма недоброжелательный. «Может, это маньяк? — запоздало предположила я, хотя на самом деле это было первое, о чем следовало подумать. — Ведет себя, как охотник. Или как шпион… Шпион! Неужели по нашим следам, из вражеского училища?!»
Загадочный дядька тем временем встал, подошел к Эзергили и стал неподалеку, преспокойно слушая ее разговор с преподом по моделированию. Никто не обращал на него внимания: ни ученики, ни родители, ни сам препод. Похоже, его никто и не видел. Никто, кроме меня.
«Он отводит глаза, — сообразила я. — Как иллюзионисты…»
Смотреть на все это и ничего не делать было выше моих сил.
— Извините… — не выдержала я. — Можно вас спросить?
Дядька вздрогнул, оглянувшись с большим неудовольствием. Он, похоже, обо мне уже забыл.
— Чего тебе, девочка?
— Извините еще раз, — решилась я. — Вы случайно не папа Кати Погодиной?
Эффект моих слов превзошел все ожидания. Дядька побледнел, его лицо перекосилось. Показалось, что он меня сейчас пристукнет, во всяком случае, ему этого явно очень хотелось. Сделав над собой усилие, он прошипел:
— Нет, ты ошибаешься.
— А вы очень на нее похожи, — простодушно заявила я. — Или, наоборот, она на вас. Вы ведь тоже мастер иллюзии, да?
— Ты ошибаешься, — более спокойно произнес дядька. — Тот, кто хочет увидеть сходство кого- нибудь с кем-нибудь, обязательно его увидит. Вот, скажем, тот преподаватель. Он никого тебе не напоминает?
Я посмотрела на преподавателя и аж вздрогнула: он был похож на Погодина как брат- близнец.
— Но как такое мо..?
Оглянувшись, я прервалась на полуслове: мой собеседник исчез, как будто его и не было. Судя по поведению окружающих, этот странный разговор примерещился мне от начала до конца.
Вечером после школы мы с Маринкой пошли ко мне. Ничего особенного не затевалось: посидеть, выпить чайку, обсудить сердечные страдания. Я последнее время как-то переменилась, вероятно, от неразделенной любви: стала тормозная, задумчивая, повадилась вздыхать и выпадать из реальности, глядя в пространство параллельным взглядом и ни о чем не думая. Маринка, кстати, тоже вслед за мной начала вздыхать и ныть: и жизнь у нее вся какая-то пресная, и приличные парни внимания не обращают, а которые обращают, лучше бы не обращали, и прочее в том же духе… Но намечающийся девичник безжалостно сорвал явившийся в гости Макс. Пришел он, разумеется, без приглашения, зато принес коробку эклеров, которые я могу есть десятками. Хоть какое-то утешение.
Обычно визиты Макса наводили на меня вселенскую тоску. А как это еще назвать, если кавалер часами сидит и молчит, разглядывая собственные руки или какой-нибудь предмет мебели, а стоит мне отвернуться, начинает пялиться или, хуже того, бросает нежные томные взгляды исподтишка и краснеет, если я встречаюсь с ним глазами. Ни малейшей попытки занять девушку разговором, развеселить или хотя бы реагировать на ее вялые реплики. Я иногда думала: он тупой или просто застенчивый? Но тот вечер, в виде исключения, удался, и даже Максу не удалось его испортить.
Маринка, не особо стесняясь его присутствием, завела разговор о нелегкой женской доле. Обсуждалась интереснейшая тема: нужно ли парню быть красивым? Подруга упирала на то, что парень должен быть чуть симпатичнее обезьяны, а всякие журнальные красавчики — это уже патология. «Ну да, — посмеивалась я. — На безрыбье и рак рыба». Я-то была знакома с одним юношей, чья внешность была не просто красивой, но безупречной, да и Маринке он тоже был косвенно известен. И мы обе прекрасно знали: появись у Маринки мало-мальски привлекательный поклонник, как ее точка зрения на мужскую красоту моментально изменится.
— …В общем, я считаю, что внешность не имеет значения, — подвела итог подруга. — Главное — душа. И не хихикайте.
— Я не хихикаю, — сказал Макс. — Я с тобой согласен.
Ну еще бы Макс с ней не согласился, насмешливо подумала я. У него была как раз та самая внешность, которая «не имеет значения», — то есть никакая. Темные волосы, серые невыразительные глаза. Не кривой и не косой, рот и нос на месте. Чахлый вид обитателя новостроек. Обычный средний парень. Ничего интересного.
— А Гелька хихикает.
— Вы рассуждаете, как две старые девы, — сказала я свысока. — Это называется сознательно занижать планку. А меня второй сорт не устраивает. Или все, или ничего.
Маринка обиделась.
— Можно подумать, вокруг тебя поклонники вьются пачками, — фыркнула она. — Тоже мне, принцесса на бобах.
— Я просто себя уважаю. А то, знаешь, сначала «внешность не имеет значения», потом — «был бы человек хороший», а там и до курсанта можно скатиться.
— А чем тебе курсанты не нравятся? — взвилась Маринка.
Чего это она ярится, удивилась я. Неужто подцепила курсанта? Какой кошмар! И это моя лучшая подруга…
— Вы чего, девчонки? — испугался Макс, наверно, решив, что мы сейчас вцепимся друг другу в волосы. — Успокойтесь. Кто кому нравится и почему — это настолько индивидуально и необъяснимо… Иной бьется месяцами, чтобы привлечь внимание девушки, и все бесполезно. А другой, допустим, один раз посмотрел — и все, победа. И никакими естественными причинами это не объяснить.
— Причина элементарна, — возразила я. — Просто второй привлекательный, а первый — нет.
Макс опечалился и сник. Но ему на помощь пришла Марина.
— А если, скажем, парень симпатичный, но тупой? Или у него характер мерзкий? Или он бабник?
Я представила себе Сашу во всем блеске его красоты и к своему удивлению вдруг поняла, что мне совершенно безразлично, что у него на душе, умный он или наоборот, добрый или злой, какой у него характер… Что меня все это даже не интересует. Что все это действительно ничего не значит.
— Если человек наделен выдающейся красотой, — медленно начала я, подбирая слова, — в нем есть нечто божественное. Этот человек отмечен свыше. На нем — как бы это сказать — отпечаток рая. Все остальные его качества не имеют значения. Бог ведь содержит в себе все, и черное, и белое. Так какое мы имеем право критиковать то, что им отмечено?
— А почему ты уверена, что именно богом? — спросил Макс. — Известно много историй о демонах, которые завлекают людей прекрасным обликом и губят их души.
— Да потому, что… — начала я и осеклась, вспомнив, как сама в стихах неоднократно сравнивала Сашу с падшим ангелом.
