хочешь. Что еще за высшая реальность такая?
Я, конечно, могла бы рассказать Максу о создании миров, об интерактивных миражах и реальности, которая рождается из моей воли и фантазии. Но зачем? «Так я и знала, — подумала я, не ответив Максу. — Не о чем с ним и говорить. Ему этого просто не дано понять».
ГЛАВА 13
Краткий экскурс в историю Чистого Творчества. Геля узнает, что любовь к абстракционизму до добра не доводит
Я сижу в актовом зале училища и думаю: «Что со мной происходит?»
— Гелька, передвинь свою корму на полметра влево! — грубо прерывают мои заветные мысли. — Во расселась! И локти посмотрите, как расставила! Нарочно, что ли?..
— Девчонки, вам что, места мало? Куда вы лезете вшестером за одну парту?
— Мы хотим вместе. Может, ты перед нами сядешь? Заодно и загородишь нас от препода.
— Нет уж, вместе так вместе. Хотя имейте в виду, что я уже наполовину свисаю со скамейки…
Примерно так мы занимаем места перед лекцией по истории искусства. Сегодня к нам придет не кто-нибудь, а профессор из самой Академии художеств. В расписании так и сказано: «Хохланд Т. Л., почетный академик, заслуженный мастер и т. д. Тема лекции: „Школы Чистого Творчества — история вопроса'».
Лекция должна была проходить в актовом зале, поскольку народу набралась просто тьма: и реалисты, и иллюзионисты, и даже искусствоведы. Вместе мы собирались крайне редко. Накануне перед нами, реалистами, выступила Антонина и объяснила, что к чему. Оказывается, этот Хохланд — ее старый учитель, и к нам он приперся исключительно по ее приглашению. В академии он читает курс по истории и философии Чистого Творчества. И если у нас лекция пройдет на ура, то ее включат в наш обязательный курс обучения.
Радость-то какая. Дескать, будущие мастера должны знать свои корни. Я, в общем, и не против. Только мне сейчас не до корней. Меня волнуют другие, более серьезные вопросы. Точнее, один вопрос. Да, все тот же. Саша. Любимый, далекий, равнодушный Саша. Как же мне плохо без тебя.
На самом деле я, влюбившись, не ожидала таких страданий и теперь чувствовала себя растерянной, злой и даже несколько испуганной. Главное же ощущение было такое: я попалась. Предаваться сладким грезам было уже недостаточно. С каждым днем потребность видеть Сашу становилась все острее. А реализовать ее не было никакой возможности.
Я злилась и мучилась, и не могла думать ни о чем другом.
Реалисты с иллюзионистами наконец расселись — строго по обе стороны зала. Между ними втиснулись искусствоведы. Потом появилось начальство — Николаич, завуч, методичка, обросший бородой препод иллюзионистов, Антонина. Народ стал болтать на полтона тише и зашуршал тетрадками. Несмотря на середину дня, в зале горел свет. На улице было сумрачно. За окнами мокрыми тяжелыми хлопьями летел снег. Снежинки разбивались о стекла, и капли дрожали на ветру, как слезы.
«Дождь на стеклах, — начала сочинять я. — Дождь в глазах. Плачет небо. Плачет сердце. В целом мире — только дождь…»
На сцену поднялась Антонина, поддерживая под руку какого-то древнего деда. Должно быть, это и был тот самый Хохланд. При виде его по залу пролетел шепот удивления. Даже я на минуту отвлеклась от горьких дум. Таких экземпляров я не видела и на канале «Культура». Больше всего профессор напоминал умершего от голода гнома. Казалось, если Антонина отпустит его руку, то Хохланд помрет прямо у нас на глазах и развалится, как мумия. Росточком он едва доставал ей до плеча, зато его окладистой бороде позавидовал бы Дед Мороз.
— Дети, тихо! — трубным голосом произнесла Антонина. — Сегодня у вас необычный урок. Перед вами выступит профессор Академии художеств, один из главных специалистов по истории Чистого Творчества в Петербурге и вообще в России — Теобальд Леопольдович Хохланд!
Если она ждала овацию, то просчиталась. Будущие мастера и архивариусы молча таращились на диковинного деда.
— Теобальд Леопольдыч привык выступать перед сознательной аудиторией, — сурово продолжала Антонина. — Поэтому от себя я добавлю: если хоть кто-нибудь посмеет вякнуть во время лекции…
В древнем Хохланде, впрочем, чувствовалась привычка к публичным выступлениям: он решительно отстранил Антонину, откашлялся в бороду и с места в карьер начал скрипучим стариковским голосом:
— Здравствуйте, друзья. Сегодня мы поговорим о школе. Но не просто о школе, а о той, в стенах которой все мы собрались, чтобы изучать высшее из искусств — богоравное искусство творения. Многие ли из вас задумывались, придя сюда два, три, четыре года назад, — когда, где и как возникла первая школа Чистого Творчества? И многие из вас, несомненно, будут удивлены, когда узнают: несмотря на многотысячелетнюю историю Чистого Творчества, первое официально зарегистрированное художественное училище, выпускающее мастеров иллюзии и реальности, появилось относительно недавно — около восьмидесяти лет назад. И случилось это в России, вернее, в РСФСР…
Но, прежде чем повести разговор о школе, давайте поговорим о том, что, собственно, это такое — Чистое Творчество…
Я раскрыла тетрадь и нарисовала на полях глаза. В глазах плескалась смертная тоска. Это были мои глаза.
Девчонки в школе ждут любви, только о ней и твердят с утра до вечера. Не быть влюбленной — странно, не престижно, глупо. Девчонки — вы просто играете в любовь. Ждешь сладкого томления и романтических мечтаний, а они оборачиваются такой мукой. Что вы знаете о страданиях?
Позавчера я поднималась на эскалаторе в метро «Черная речка», и вдруг меня чуть удар не хватил — навстречу мне, на другом эскалаторе, спускался
— …Так что же такое Чистое Творчество? — продолжал между тем трендеть дед. — Можно приводить десятки определений, и все они будут верными. Ибо Чистое Творчество, искусство искусств, суть которого — божественное таинство творения, включает в себя все. С тех пор как человек осознал себя в этом мире, он был одержим мыслью сравняться со своим Творцом, уподобиться ему, а может быть — даже превзойти. Все земные науки и искусства служат этой цели, но только Чистое Творчество к ней отчасти приближается…
Рядом с глазами я написала заголовок «Чистое Творчество», украсила его виньетками и гирляндами, гирлянды пустили побеги, на побегах разрослись экзотические цветы, и вскоре заголовок уже занимал три четверти страницы. Пустословие Хохланда мне записывать не хотелось. Между тем дед, резво сбегав в угол сцены, принес белую пластиковую доску на треноге и фломастер.
— Ну а теперь, закончив с понятийным аппаратом, переходим к истории вопроса, — объявил он. — Корни чистого искусства уходят в глубокую древность. Отголоски его мы встречаем в трудах китайских мудрецов династий Сун и Тан — например, в трактате знаменитого мастера реальности, ученого и художника Се Хэ «Шесть канонов совершенства» впервые появляется понятие «оживление творения путем духовного резонанса». Подразумевается, что мастер должен вдохнуть в работу свою жизненную энергию ци-юнь — только тогда она становится живой…
Я срисовала с доски в тетрадь имя Се Хэ и тут же забыла, кто это такой. «Ну что, получила свою любовь, несчастная? — язвительно спрашиваю я себя. — Добилась, чего хотела? Вот и радуйся. Вернее,
