к ней домой и немедленно приступили к воплощению замысла. Пока подруга набрасывала текст, я занялась лицом. Оно должно было соответствовать отведенной ему высокой роли, производить сильное впечатление, но не отвлекать адресата от собственно послания. Чем дольше я обдумывала эту задачу, тем труднее она мне казалась.
— Марин, может, твое лицо изобразим? — предложила я после двадцати минут творческого бессилия.
— Ни за что, — отрезала она, пристально вглядываясь в бумажку с текстом. — Как ты думаешь, это звучит: «Любовь обрушилась на меня, как девятый вал, и я долго отплевывалась колючками морских ежей»?
— Какая любовь?! — возмутилась я. — И не вздумай. Он должен понять, что любовь, как говорится, прошла, завяли помидоры.
— Вот я и пишу дальше: «А теперь моя любовь растаяла, как льдина в Красном море…»
— Другое дело. Так что с лицом?
— Слушай, не отвлекай меня. Совсем фантазия отказала?
Я устыдилась и сосредоточилась на своей проблеме. А не изобразить ли на стене Сашино лицо? Это мысль! Он услышит о прошедшей любви как бы от самого себя, словно так долго молчавший внутренний голос, сокровенное Я, наконец пробудилось и возвестило ему, как чужому: прохлопал ты, гордец, свое счастье! Так. Лицо сделаем в натуральную величину и окружим темным облаком бессознательного. Глаза чуть больше и еще прозрачнее, чем в жизни… и пусть немножко светятся… красным огнем? — нет, это перебор. Пусть будет побледнее, щеки запавшие, как будто только что из камеры пыток или три дня не ел. Это я, Сашенька, я — голос твоей души. Посмотри на свое изможденное лицо на стенке, послушай этот приглушенный хрип и увидишь меня, замученную безответной тайной любовью…
— Послушай-ка, об этом надо? «И теперь, когда на горизонте моего жизненного моря маячит другой, я помашу тебе голубым платочком и скажу — ты не знал меня и уже не узнаешь, прощай, прощай навсегда…»
— Пиши, — махнула я рукой. — Пусть помучается.
Маринка пожала плечами и написала.
— Всё, — передала она мне бумажку. — Учи свою голову.
— Голова готова, — сообщила я.
— Ну, осталось только разместить ее напротив двери. Пошли?
Я выпучила на подругу глаза:
— Это мы что, сейчас пойдем? А если на него наткнемся? Он приходит из школы, а мы ковыряемся…
Маринка разозлилась:
— А как ты думала, голова сама туда полетит? Ну ты и трусиха! Хотя есть идея…
Я аж похолодела.
— Опять идея?
— Мы изменим свою внешность. Частично — переодеванием, а частично ты поработаешь. Кто у нас мастер реальности?
Ох, не нравилось мне все это!
— Ты не хуже меня знаешь, что за пределами училища нам творить нельзя.
— Да ладно тебе…
— Я и так непрерывно нарушаю все правила, с тех пор как влюбилась. Королева эта летучая… теперь лицо… А самого главного я тебе еще не рассказывала.
И я вкратце изложила события достопамятного вечера, когда мне явился Князь Тишины. А также эпизод в лабиринте, подначки на Катькином балконе и — в общих чертах — встречу с глазастым крылом.
— …И теперь мне кажется, что эта синяя тварь стоит и стоит у меня за спиной. Кто она, откуда взялась? Чего ей от меня надо, в конце-то концов!?
— Да… — протянула подруга, сочувственно выслушав мой рассказ. — Ты попала. Знаешь, опиши мне его поподробнее, а я поищу в сетке. Что-то мне в этом чудится смутно знакомое — как будто читала или где-то видела… Сейчас не могу сообразить, ускользает.
— Поищи, хуже не будет, — согласилась я. — Только внешность я менять все равно не стану. Нельзя, сказала же. Да и не учили меня этому.
— Ну хоть чуть-чуть, — упрашивала Маринка. — Ты же у нас такая талантливая! У тебя наверняка получится!
— Подлиза, — буркнула я, прикидывая, как реализовать перемену внешности. Я ведь действительно не знала, как это делается.
— Гелечка! — В порыве чувств Маринка обняла меня за шею, чуть не придушив. — Сделай мне такие миндалевидные фиалковые глаза!!!
— А фонарь под глазом не хочешь?
Я решительно отпихнула подругу, подошла к облепленному наклейками трюмо и принялась разглядывать свое отражение. То, что я там видела, меня не очень радовало: глаза не синие, а банальные серовато-зеленоватые, щеки могли бы быть и похудее, а губы, наоборот, более пухлыми. Моим идеалом в то время была черноволосая, синеглазая и призрачно-бледная Изабель Аджани, а я на нее была абсолютно не похожа. Не попытаться ли исправить эту ошибку природы прямо сейчас? Несколько минут я сосредоточенно вглядывалась в глубины зеркала, представляя на месте своей круглой физиономии точеные черты прекрасной Изабель. Вскоре у меня все поплыло перед глазами, в висках застучала кровь. Я почувствовала, что теряю равновесие и вот-вот свалюсь на пол.
— Маринка, держи меня, падаю, — слабо позвала я. Подруга подхватила меня, помогла сделать несколько шагов и усадила на диван. Я откинулась на спинку, потерла глаза. Стало полегче.
— Ну как? — Мой первый вопрос был по существу. — Лицо изменилось?
Маринка скептически осмотрела меня и покачала головой:
— Щеки не похудели? Горбинка на носу появилась?
— На твоей пуговице только горбинки и не хватало, — хмыкнула Марина. — Не надейся. Какой была, такой и осталась.
— Значит, не получится, — вздохнула я.
Мы немного посидели молча и погрустили каждая о своем.
— А Эзергиль у нас, — завистливо сказала я, — проведет рукой по волосам — ш-ш-шик — и новая прическа.
— Так и я умею, — проворчала Маринка. — Когда расчески под рукой нет. Давай собираться. Пятый час уже.
— Значит, так, — подвела я итог. — Слушай инструкции. Переодеваемся: ты — мной, я — тобой. Потом тридцать секунд пристально смотрим друг другу в глаза. Этого хватит, чтобы внешность переменилась — самую чуточку, но узнавать уже не будут, если специально не приглядываться. К Сашиному дому подъедем на трамвае, выйдем заранее, у кинотеатра, дальше пойдем дворами…
— А к дому будем подбираться ползком, — подхватила нахалка, — надев черные бархатные полумаски…
— Зачем же полумаски? Капюшоны на глаза надвинем, и нормально. И хватит ржать как лошадь, дело серьезное.
— Ты только вообрази! — заливалась хохотом подруга. — Выходит твой Саша из квартиры, а напротив двери — Гелька не Гелька, а что-то смутно знакомое, да еще с его собственной головой в руках!
— Честное слово, сейчас передумаю идти!
— Ладно, пошли переодеваться, а то правда уже скоро стемнеет…
Сашин дом представлял собой белую пятнадцатиэтажную башню среди целого микрорайона невысоких кирпичных домишек старой постройки (разумеется, я усматривала в этом нечто символическое). К двери в нужную нам парадную можно было подобраться двумя путями: безыскусно и откровенно приехать
