— Кто ж они, по-твоему? — ухмыльнулся Иван. — Я же сказал, ссыльные. Физический труд на свежем воздухе, борьба за выживание — звучит примитивно, но какая глубокая мудрость заложена в этих простых вещах!
— Хватит демагогии. Подумай сам, разве можно ожидать добра от таких харь? У них ведь нечеловеческие лица…
— Какие были в Библии, такие и сделал.
— Не может быть!
— Пожалуйста, могу доказать.
Иван полез в сумку и достал оттуда глянцевую ядовито-зеленую книгу. На обложке, в обрамлении абстрактного пейзажа красовался некто в белом, с разными глазами и с прической, похожей на растревоженный выводок змей. Сверху была надпись по-английски: «Библейские рассказы для детей».
— А-а-а, — протянула я, разглядывая жутковатые иллюстрации, коих там было немало. — Теперь все ясно. Конечно, твое дело, но я бы в качестве примера взяла что-нибудь более классическое. Например, картину «Явление Христа народу». Сходи в нашу библиотеку, там наверняка полно альбомов с иллюстрациями.
— Делать мне нечего. Хотя погоди… Броде у Антонины где-то был альбом по истории искусства, — вспомнил Иван.
— Отлично, сейчас я тебе и покажу…
Недолго думая, я направилась в сторону «учительской» — крошечной каморки, где Антонина хранила всякое барахло и пила чай между занятиями.
— В столе посмотри, — посоветовал Иван. — Только быстро. Она терпеть не может, когда в кладовку заходят без спроса.
В каморке было темно, только в полоске света, проникающей из мастерской, виднелись очертания захламленного письменного стола и кресла.
— Свет не включай, — посоветовал Иван, заглядывая в каморку. — А то она еще с улицы увидит. Бот там, в левой тумбе.
Я подергала дверцу.
— Но она закрыта!
— Ключ висит на лампе. Вставь его и поверни два раза.
Я заколебалась. Вторжение в запертый стол — это уже напоминало кражу со взломом. Но отступить не позволяла гордость. Я повернула ключ и с натугой вытащила из недр стола целую папку разноформатных книг. Они тут же выскользнули из рук и с грохотом рассыпались по всему полу.
— Ты что, обалдела?! — сделал страшные глаза Иван. — Быстро собирай и пихай обратно!
— Хоть бы помог, — огрызнулась я, лихорадочно сгребая книги. — Ради тебя же стараюсь.
Иван оглянулся на окна и неохотно шагнул в кладовку. Несколько минут мы с пыхтением засовывали книги в стол, а они оттуда упорно высыпались. За этим суматошным занятием я не забывала искать искусствоведческий альбом, но ничего подобного не попадалось: в основном дизайнерские журналы и каталоги выставок, книги типа «Высокотемпературный обжиг и глазирование» и «Искусство резьбы по дереву», красиво изданные «Мифы Древнего Востока», какие-то растрепанные тетрадки…
Из пачки тетрадей выпал лист и, описав в воздухе круг, спланировал на пол. Я подняла его, собираясь засунуть куда-нибудь в глубь пачки, но невольно задержала на нем взгляд. Лист был забавный. Похоже, он представлял собой ксерокопию страницы из какой-то старой книги. Три четверти занимала картинка: на траве невозмутимо возлежала обнаженная девушка с плохой фигурой, а из макушки ее росло ветвистое дерево. Сверху в разрисованной виньетками, факелами и розами рамочке виднелась надпись «Instructio de arbore». Снизу мелким почерком было написано по-русски:
«Взгляни мысленным взором на то, как растут невысокие колосья пшеницы во всех подробностях, и ты поймешь, что способна посадить дерево творения».
Дальше стоял восклицательный знак и приписка: «Это — суть активного воображения, которое приводит процесс к реальному действию».
— Как ты думаешь, что это значит? — озадаченно спросила я.
Иван уткнулся в рисунок и издал шип, достойный доисторического ящера:
— Откуда он вывалился?!
— На, ищи. — Я протянула ему пачку тетрадок.
Пока Иван в них лихорадочно копался, я рассматривала картинку и размышляла. Совершенно очевидно, что запись имела прямое отношение к творчеству — не в общем смысле, а именно к Чистому, которым занимались мы. Меня охватило ощущение, что я нашла нечто секретное и очень важное. «Да это, можно сказать, про меня, — вдруг с волнением подумала я. — Дерево творения — это типа моей сакуры…»
— Нашел! — почти крикнул Иван, извлекая на свет тетрадь и с гордым видом демонстрируя ее мне. Тетрадь выглядела необычно: из грубоволокнистой бумаги, в прозрачной желтоватой суперобложке с золотой надписью: «Aurum eternum».
— Что это? Дай посмотреть! — потребовала я, протягивая руку за тетрадью.
— Перед тобой, — высокопарно произнес Иван, отдергивая тетрадь, — легендарный Кодекс мастеров Чистого Творчества. Точнее, выдержки оттуда. Наверно, Антонина выписывала для собственного пользования. Для учеников, к твоему сведению, — добавил он, — сей документ запретен. Почему — не знаю. Но определенные догадки у меня есть, и я собираюсь поискать им подтверждения.
Иван принялся листать тетрадь. Передо мной замелькали страницы, исписанные мелким корявым почерком Антонины. Судя по тому, что записи были сделаны разными чернилами, их заносили в тетрадь урывками.
— А почему Кодекс легендарный?
— Потому что его никто не видел. Среди старшекурсников ходят сплетни, что его скрывают специально, потому что правила творения, по которым обучаемся мы, и те, что записаны в Кодексе, — две большие разницы. Я всегда это подозревал…
Заинтригованная, я заглянула Ивану через плечо. Записи были малопонятные, иные даже не по- русски.
— О чем там речь?
— Да так… типа словаря. Термины всякие, — отмахнулся Иван, листая тетрадь. — Мне нужно совсем другое. Законы, правила…
— «Активное воображение», — прочитала я вслух. — «Сила видимого и невидимого»… «Vera Imaginatio — материя, которая формируется с помощью иллюзии». Ни фига себе! Получается, между материалистами и иллюзионистами нет особой разницы? Не переворачивай, это же интересно…
— Отвянь… Вот! Нашел!
Иван торжественно ткнул пальцем в текст и прочитал:
«Если у тебя есть истинный дар…»
Резкий взвизг открываемой двери поразил нас, как гром небесный, а шквал холодного воздуха, ворвавшийся в кладовку, приморозил к полу. Но это были сущие пустяки по сравнению с ледяным взглядом Антонины.
— Это что еще такое?! — рявкнула она.
«Господи, как я ненавижу, когда на меня орут», — тоскливо подумала я.
— Как называется это свинство?!
— Разбой среди бела дня, — услужливо подсказал Иван, незаметно убирая тетрадь за спину. Антонина налетела на него, как голодный орел, и выхватила тетрадь, едва не вырвав ему руку из туловища.
— Да ты… знаешь, кто ты такой?!
Я машинально втянула голову в плечи, с некоторым облегчением осознав, что первый удар Иван вольно или невольно принял на себя. Ругаться Антонина любила и умела, в выражениях не стеснялась.
— Кретин безмозглый, идиот хронический, дебил неизлечимый, — зачастил скороговоркой Иван. Антонина оторопело на него взглянула.
