посетить. Я сама не видела, но надежные люди рассказывали, что это было еще то зрелище!
Преподаватели выстроились при входе в два ряда, директор только что ковровую дорожку не раскатывал. Папаша — толстый, носатый, воплощенная надменность — ноги об него вытер, прошел сквозь учителей и несколько минут поговорил об успехах любимой дочери с Антониной, умудрившись ни разу на нее не взглянуть, как та перед ним ни прогибалась, хихикая и строя свои рыбьи глазки. Да и вообще его лица никто толком не разглядел — не захотел он его профанам лишний раз показывать. Одно слово — мастер.
Рядом с Погодиной, изящно облокотившись о верстак, сидела красивая девушка с длиннющими черными волосами, в стильном белоснежном костюмчике, закинув ногу на ногу и покачивая в воздухе лакированным остроносым сапогом на десятисантиметровой шпильке. Кожа у нее прямо светилась изнутри, как старинный фарфор; в чертах лица было что-то азиатское. Я невольно вздрогнула: показалось, что на тыльной стороне ее левой ладони сидит огромный паук. Но, приглядевшись, я поняла, что это просто татуировка в виде иероглифа. Девушка приветливо взглянула на меня, улыбнулась и заговорщицки подмигнула. Я машинально расплылась в ответной улыбке.
— Так я о чем? — Антонина почесала кончик носа и продолжила хождение по мастерской, прерванное моим приходом.
— В сочетании с посмертной маской… — мелодичным голоском подсказала черноволосая девушка.
— Ах, да. Суть проблемы совсем не в том, является ли посмертная маска из замороженной крови произведением искусства. Дело в том, что все современное искусство — абсолютно любых жанров, начиная с ваяния и кончая театром, — нехудожественно. Этой категории больше не существует, она умерла. Отошла в прошлое. Парадокс, не так ли? Кто-то хочет возразить? — Антонина грозно воззрилась на Ивана, который с серьезным видом помотал головой. — Функция произведения искусства в наше время — как, впрочем, и в любое другое — донести до зрителя определенную информацию. Но сейчас это — невероятно трудная цель, которую приходится достигать любыми средствами, в число коих художественность больше не входит. Только так потрясенный, насильственно выбитый из обычного дремотного состояния современный обыватель способен воспринять нечто новое и непривычное. Тем более если художник оперирует такими категориями, которые обывателю не могут привидеться даже в горячечном бреду. С каждым десятилетием уменьшается количество людей, которые могут хотя бы понять, — я не говорю уже о том, чтобы творить самим. Этот процесс отупления масс пугающе стремителен…
Я тайком огляделась по сторонам. Все внимательно слушали, как будто им было ужасно интересно. Я-то с трудом понимала одно слово из десяти, а общий смысл речи от меня и вовсе ускользал. «Как бы Антонина не заметила. Еще выставит меня отсюда, массовую обывательницу», — с тревогой подумала я, принимая умный сосредоточенный вид.
— …Итак, взяв за отправную точку творчество Энди Уорхола, в развитии современного искусства я усматриваю два вектора: отсутствие художественности и синтез жанров, то есть тенденцию к слиянию различных его видов в нечто единое. И то и другое — заметьте, я не просто так говорю — имеет прямое отношение к Чистому Творчеству…
Похоже, я угодила на этот спецкурс по ошибке. «Если и дальше все пойдет в том же духе, я вылечу после первого же зачета, — тоскливо подумала я, чувствуя себя непоправимо тупой и необразованной. — Нет, после первого вопроса».
Антонина остановилась у окна, задумчиво глядя на свое отражение.
— В Историческом музее, на выставке, посвященной снятию блокады, меня поразила одна инсталляция: своего рода ширма длиной около десяти метров, сплетенная из человеческих волос, связанных девятьюстами узелками. Невероятная хрупкость и грандиозность одновременно! Нехудожественно? Да, бесспорно, но ведь потрясает. Или другой пример. Представьте себе: Финляндия, музей современного искусства, расположенный в естественных пещерах на глубине более пятидесяти метров под землей. Идешь по темному каменному коридору. В стенах — узкие ниши, из которых пробивается слабое мерцание, как будто отблески магмы. И вдруг коридор заканчивается круглым озером- колодцем, в центре которого — медленный, неумолимый водоворот, черная дыра, где исчезает все сущее. Сверху на гладкую поверхность озера падает столп бледного, невероятно далекого дневного света. И тишина.
— Сильно, — уважительно сказала темноволосая девушка.
«Тоже мне, произведение искусства. Штирлиц попробовал слив. Слив не работал», — подумала я скептически, хотя нарисованная Антониной картина меня, прямо сказать, впечатлила.
— Очень лаконично и просто, почти примитивно, — сказала Антонина. — Но эта простота гениальна. И вот еще — название. Как вы думаете, какое?
— «Все там будем», — угрюмо предположил Иван.
Антонина сделала отрицающий жест.
— Композиция называется «Wake up».
— «Проснись», — перевела Погодина. — Ишь ты.
Я впала в философскую задумчивость и пропустила несколько секунд разговора.
— Таким образом, — продолжила Антонина, обращаясь к Погодиной, — разложившиеся свиные туши в формальдегиде и посмертные маски из замороженной крови, которые ты видела на выставке в Дрездене, также великолепный образец современного искусства, предназначенного запугивать, озадачивать и потрясать.
Погодина довольно невежливо пожала плечами.
— А теперь вернемся к нашим баранам. Кто-нибудь обратил внимание на материал? Геля?
Я вздрогнула:
— Что?
— Из каких элементов состоит композиция «Проснись»? — нетерпеливо спросила Антонина.
— Ну… вода.
— Еще?
— Пещера.
— То есть — земля. Дальше.
— Свет, — напрягшись, выдала я. — Искусственный и дневной.
— Отлично, — кивнула Антонина.
— Воздух!
— Замысел и воля автора, — встрял Иван, не желая отдавать мне все лавры.
— Помолчи, — оборвала его Антонина. — Итак, земля, вода, воздух, свет. Пока хватит. Как мы называем все это вместе?
На это обобщение моего интеллекта не хватило.
— Материя, — подсказала темноволосая девушка.
—
С полминуты в мастерской было тихо. Погодина украдкой зевнула.
— Во всех древних философских системах считали, что материя едина. Запомните это, пожалуйста. Однако те же самые древние мудрецы делили ее на первоэлементы, — начала Антонина. — Геля перечислила их. Вода, земля, воздух и источник света — огонь. Некоторые вносили и пятый элемент. Его называли по-разному — жизнь, воля, дух…
— Любовь, — буркнула Погодина. — В том фильме была любовь.
— Неважно. Итак, четыре элемента и, как справедливо сказал Иван, замысел и воля автора. Это база, — сурово сказала Антонина, смотря мне в глаза. — С этим мы здесь работаем. Ты возразишь, что в мастерской реальности все то же самое. Да, детишек со способностями к Чистому Творчеству немало. Но перейти от примитивных упражнений к осознанному мастерству способны единицы. И знаешь почему?
— Нет, — испуганно ответила я.
— Из-за отсутствия того самого пятого элемента. Есть два качества, без которых самый талантливый реалист никогда не станет мастером. Не имеющие ни малейшего отношения к творческим способностям. Это целеустремленность и ответственность. У тебя, кстати, они в зачаточном состоянии.
