почти полгода, внезапно утратила свои чары.
«Все равно через месяц они расплюются, — философски думала я, глядя, как Погодина роется в сумке в поисках денег, а Саша торопит ее, хмуря красивые брови. — Если кто и сумеет совладать с Катькиным ядовитым характером, так уж точно не Саша. Он и сам, честно говоря, не подарок. Привык быть первым номером — чтобы о нем заботились, чтобы им восхищались, чтобы бегали за ним, а Катька сама такая же. Кому-то из них придется круто измениться. Подозреваю, что никто не захочет…»
Предаваясь размышлениям, я подошла к забору и увидела своего вечного Макса. Он стоял, уткнувшись лбом в решетку, и глядел на меня с выражением вселенской тоски, точно как больная обезьяна в зоопарке. Его унылый вид меня неожиданно рассмешил.
— Сижу за решеткой в темнице сырой! — приветствовала я его. — Привет молодым орлам!
Вместо ответа Макс с глубоким вздохом закрыл глаза и отвернулся.
— Никак ждешь кого-нибудь? Не меня ли случайно?
— Нет, не тебя, — глухо ответил Макс.
— А кого?! — изумилась я.
— Теперь никого.
— Эй, — встревожилась я. — Что случилось?
Очередной страдальческий взгляд:
— Слушай, иди, куда собиралась. Ладно?
Я взглянула на Макса… Б кои-то веки ему удалось меня заинтриговать.
— Ты чего затеял, друг мой? Что за новости?
— Ты мешаешь мне жить, — мрачно сообщил Макс. — Ты мое проклятие. Петля на шее. Капкан на ноге.
Я обиделась и растерялась, не зная, как реагировать на подобные заявления.
— Интересно. И давно ты это осознал?
— Давно, наверно. Но гнал от себя эти мысли. Сам себе врал, что все будет хорошо, ты поймешь меня, поможешь…
Макс глубоко вздохнул, помолчал полминуты и снова стал прежним. По крайней мере, с виду.
— Я хочу от тебя освободиться, — ровным голосом сказал он. — Полностью и навсегда. Больше ничего.
— Ах, освободиться, — слегка уязвленная, повторила я. — Всего-то. Ну, я могу тебе подсказать, как этого добиться.
— Сделай милость, — слабым голосом попросил Макс.
Я повернулась к дороге, прищурилась и посмотрела на ларек и парочку в черном и белом.
— Значит, так. Во-первых, надо взглянуть на объект любви без розовых очков. Увидеть его таким, какой он есть. Например, у меня несколько серьезных недостатков. Я слишком мягкая, снисходительная к людям…
— Неужели? — еле слышно произнес страдалец.
— Чрезмерно альтруистична, а люди этого не ценят; не умею отказывать просьбам…
— Все твои недостатки я давно изучил. Можешь не продолжать.
— Во-вторых, надо осознать, что объект любви тебя недостоин. Что ты сам возвел его на пьедестал, тогда как его истинное место гораздо ниже. Сначала это трудно, но надо стараться, регулярно внушать себе: «Он полный урод, и все это видят, у одной меня что-то с глазами…»
— Я так не могу, к сожалению.
— Надо. Наверно, это самое главное. Можно сколько угодно позволять топтать себя ногами и при этом сиять от счастья, но на тысяча первый раз ты вдруг задаешь себе вопрос: «А на фига? Ради кого я тут мучаюсь, расходую нервные клетки, которые, как известно, не восстанавливаются? Ради вот этого?»
— Я прекрасно знаю, ради кого я позволяю топтать себя ногами. Я знаю тебе цену, Гелечка. Понимай это, как хочешь. Но к моим чувствам она не имеет никакого отношения.
— Да, тяжелый случай, — согласилась я. — О, идея! Надо, чтобы объект любви сделал тебе какую-нибудь ужасную гадость. Оскорбил, унизил, высмеял. Подставил. Назначил свидание и не пришел. Взял конспекты списать, потерял и не извинился.
— Да, конспектов ты у меня еще не брала, — усмехнулся Макс. — Это упущение. Все остальное ты со мной уже проделывала, и неоднократно.
— Ну, тогда и не знаю, что посоветовать, — сокрушенно покачала я головой.
— Можно кого-нибудь убить.
Я нервно рассмеялась:
— Тебя или меня?
— Для меня это самый реальный способ освободиться, — серьезно сказал Макс. — Если не придумаю других, тогда даже не знаю, что делать.
Мы шли вдоль бетонного забора, привычным путем направляясь к остановке трамвая. Сумбурные впечатления от недавнего побоища в стране вечных снегов и последующего безумного путешествия постепенно отступали, казались с каждым шагом все более нереальными. Здесь, на улице Савушкина, было куда приятнее. Жарило солнце, мокрые газоны ярко зеленели, дул легкий ветер, то теплый, то прохладный, с кислинкой. От нагревшегося на солнцепеке асфальта пахло близким летом.
— Вот ты говоришь, убить, — рассеянно сказала я. — А хоть знаешь, что такое смерть?
— А ты? — тихо спросил Макс.
— Я-то по опыту знаю. Каждому настоящему мастеру реальности надо пройти через смерть — свою и чужую. Человеческая жизнь — одно из проявлений высшей реальности, на манипуляции с которой в душе у каждого человека поставлен блок. И снять его может далеко не каждый, — заявила я, только потом заметив, что цитирую Князя.
— Только избранный? — усмехнулся Макс. — А я, значит, к ним не отношусь. Признайся, в этом все дело?
— Да при чем тут это! Словом, Макс, зачем тебе вся эта никому не нужная любовь? Да и нет на свете никакой любви, — подумав, добавила я. — Есть увлечение, восхищение, уважение, симпатия. Влюбленность, наконец. Все это временные помрачения сознания. Миражи. А когда они проходят, остается дружба. Так почему бы нам не миновать все эти стадии и не перейти сразу к окончательной…
— Эх, Гелька, Гелька… — с тяжелым вздохом произнес Макс. — Ты только не обижайся, но мне иногда кажется, что у тебя чего-то в голове не хватает. Ты ведь понятия не имеешь, что такое любовь!
Несмотря на предупреждение, я все-таки обиделась.
— Ну и что это, по-твоему?
— Любовь — это самое ужасное чувство на свете, — мрачно заговорил Макс. — Представь себе чувство абсолютной зависимости. Оно связывает по рукам и ногам, лишает воли, превращает в раба. Можно сразу поддаться, можно сопротивляться, но это бесполезно. Сначала это казалось мне унизительным. Я переживал, трепыхался, чего-то затевал… Но однажды понял, что ничего оскорбительного в этом нет — когда окончательно перестал думать о своих интересах. Ты просто живешь жизнью другого человека. Его обидят — тебе больно. Его похвалят — ты радуешься. Мне казалось, что только одно невозможно вынести — если он тебя отвергает. Но я понял, что можно принять и это. Принять чужое желание как свое. Ты говоришь: пусть будет так, как ты хочешь. И уходишь.
И Макс, неожиданно ускорив шаги, ушел вперед, обогнав меня, — как уходил уже много раз. Только недалеко и ненадолго.
— Значит, так? — глядя в сутулую спину, подумала я с ожесточением, которое меня саму удивило. — Сначала попробуй прожить без меня хоть сутки!
На этот раз Макс выдержал-таки характер и удалился, даже ни разу не обернувшись. А я прогулялась по набережной, съела мороженое, посидела на скамейке, подставив лицо солнцу и ни о чем не думая. Б закрытых глазах от солнца расцветали оранжевые круги, воздух пах свежей травой, бензином и теплой пылью. Я загорала и оттаивала, чувствуя себя так, как будто перенеслась из зимы в лето: телом, душой, мыслями. Пусть вся эта история останется в прошлом. Только одно дело еще не закончено. Я выполнила договор. Теперь Князь Тишины должен вернуть мне сердце.
