Свидетели

на руку моей племянницы или ее дочери.

Через несколько дней после моего приезда я узнала, что в сторожевой башне, обычном пределе моих прогулок, заключена пленница, и не кто иная, как Жанна, Орлеанская дева. При этом известии я почувствовала сильнейшее душевное волнение и тотчас потребовала, чтобы меня отвели к ней.

Моя племянница и ее дочь пытались меня отго­ворить, ссылаясь на то, что башня находится на хол­ ме и придется подниматься на ещё большую высоту, потому что Жанну поместили на самом верху башни, а в мои годы такое усилие нежелательно и даже опасно для здоровья.

На это я ответила, что все дошедшие до меня о Жанне слухи наполняют меня удивлением и востор­ гом. Что даже у греков и римлян, не говоря уже о нашем упадочном веке, не было подобной ей герои­ни. Не только является она полководцем более му­дрым и предусмотрительным, чем самые знаменитые военачальники. Не только она отважнейший солдат, не боящийся ни ран, ни смерти. Но к тому же она от­ личается высокой чистотой нравов, и многие считают ее святой, беседующей с небесными голосами.

И поэтому для меня, сестры кардинала и род­ственницы короля, будет высокой честью познако­ миться с ней. Ни за что не прощу себе, если упущу счастливый случай, приведший меня в одну с ней местность. И пусть я паду бездыханной на этой бес­конечной, ведущей к ней лестнице, я пойду, и никто меня не смеет удержать.

Так велико было мое волнение, что я взлетела вверх будто на крыльях, и паж, поддерживающий шлейф моего платья, едва поспевал за мной. Но сердце билось так громко, что мне казалось, я слышу гудение большого колокола.

У самых дверей мои колени подогнулись, и, не поддержи меня моя племянница, которая, совсем за­ пыхавшись, бежала вслед за мной, я, наверно, встретила бы Жанну коленопреклоненной. Но пока отпирали замки и отодвигали тяжелые засовы, я успела снова овладеть собой. Однако же ни слова я не могу припомнить из того, что я говорила Жанне и что она мне отвечала. И ее лицо, показалось мне, излучало сияние или, может быть, мои глаза были полны слез, так что я не сумела различить ее черты и только помню, что была она высока и стройна, в мужской одежде.

Во второе мое посещение моя племянница заме­тила Жанне, что нескромно девушке ходить в муж­ ском платье, и предложила прислать ей любой из своих нарядов. В ответ Жанна улыбнулась. Я поду­мала, что она в любой одежде исполнена высокого достоинства и скромности, и прекратила этот раз­говор.

В течение моего недолгого пребывания в Боревуаре я ежедневно поднималась на башню и всеми возможными способами старалась скрасить Жанне ее печальное пленение. Но к концу второй недели я узнаю, что граф, мой племянник, собирается продать ее англичанам за 2636 больших золотых монет — до­ ход, собранный за год с Нормандии.

Я пришла в ужас. Как можно было выдать Жан­ну англичанам, ее злейшим врагам? И я тотчас предложила сама внести этот выкуп за Жанну. Но мой племянник отказался.

Оно и понятно. И без того рассчитывал он, что все мое состояние ему достанется.

Тогда я составила завещание, в котором запрети­ла ему продавать Жанну англичанам под страхом лишения наследства. Кто знает, что случится впо­следствии с этим завещанием? Мне известны кривые пути царедворцев, их лукавые уловки, коварство, ко­рысть и властолюбие. И быть может, моё завещание исчезнет, мой племянник наследует мне, а я к тому времени ничего уже не смогу изменить на этом свете.

Несчастная Жанна! Она знала, чем ей грозит не­нависть англичан. Смерти она не боялась, но устра­шилась ужасных, ожидающих ее испытаний.

Ночью она разорвала простыню, связала полосы крепкими узлами и спустила ее из окна. Но такая страшная высота и такая короткая веревка! Разжав руки, она бросилась в пустоту.

Сухая земля рва смягчила удар, и Жанна осталась жива. Наутро ее нашли без сознания, без дви­ жения, почти без дыхания. Но как ни безнадежно было ее состояние, ее жизненная сила была так ве­лика, что она оправилась.

Но я не сумела оправиться от этого потрясения. Когда я увидела ее, лежащую во рву, я почувство­ вала, что умираю. Меня уложили в постель, призва­ли врачей, пустили мне кровь и насильно вливали в рот отвратительные лекарства. Ничто не помогало.

Но я не хотела умирать в этом, отныне прокля­том замке Боревуар и потребовала, чтобы меня от­ везли в Авиньон.

Там, в Авиньоне, в монастыре Небесных братьев, покоится прах моего брата кардинала. Каждый год я посещала его могилу и приносила дары монасты­рю — ризу из зеленой парчи с кистями червонного золота, золотую гирлянду, украшенную драгоценны­ми камнями, золотую статуэтку святой Катерины.

Дорога из Боревуара в Авиньон длится двадцать дней — слишком долго для моего измученного тела. Я поняла, что я умираю.

Ах, я была высокородная, я была могуществен­ная, я была несметно богатая — ничем не смогла я помочь Жанне.

Глава пятая

ГОВОРИТ СТЕФЕН СПАЙР

 

Я — Стефен Спайр, лучник из гарнизона города Руана.

Едем мы двенадцать человек из Руана в Кротуа. Впереди нас Эдмонд Гэк, сержант, рядом со мной мой закадычный дружок Робин Грэв. Они веселые, добрые ребята, а едут молча, и морды у них злые и надутые. И я сам злюсь, и у меня надутая морда, и никакого нет желания пошутить или перекинуться словечком с остальными ребятами.

Едем мы в Кротуа четвертый день. Проклятая дорога непроезжая, проклятый холодный ветер дует, проклятая крупа сыплется с неба, не то дождик, не то снег. И едем мы по распроклятому делу.

Бургиньоны поймали французскую ведьму и про­дали ее нам. Королевский казначей заплатил за нее полный сундук золота, и бургиньоны обязались до­ставить ее в нашу крепость Кротуа и здесь уже вру­чить нам. Это еще хорошо, а то пришлось бы нам пе­реть до самого Арраса, туда, где деньги были вручены за товар.

У нас мурашки но спине — то ли от холода, то ли от страха. Хоть мы храбрые ребята, а очень беспо­ коимся. Шутка сказать, четверо суток придется нам, не смыкая глаз, сторожить ведьму. Да мало ли что она может сделать?

Она уже дважды сбегала от бургиньонов. Первый раз ее сразу поймали, так во второй раз она взяла и улетела прямо с верхушки высокой башни. У ведьм это просто. Села верхом на помело, крикнула: «Аб­ ракадабра!» — и улетела. Но у этой ведьмы то ли не оказалось под рукой помела, то ли она второпях пе­ репутала заклинание, а только вылетела она из башни и тут же грохнулась в ров. Другой бы человек разбился насмерть, а ей хоть бы что.

Эти ведьмы живучие. Ее убили стрелой под Орле­аном, а она воскресла. Под Жарго ей сбросили на го­лову каменную глыбу. От другого бы мокрое пятно, а она целехонька.

Как же нам не беспокоиться? Такие большие деньги за нее заплачены, а вдруг мы ее не довезем?..

Вот и бухта Соммы, и морские волны омывают стены Кротуа. Мы переправляемся на другой берег, нам опускают подъемный мост, и мы въезжаем в во­рота крепости.

Теперь можно будет отдохнуть в караульной, обогреться, закусить и выпить.

Как бы не так!

Не успели мы спешиться, как опять стук копыт на мосту, и бургиньоны въезжают во двор.

Я смотрю, ищу глазами ведьму. Ведьмы нет! Сла­ва святому Георгию — она сбежала от них, и нам уже не придется возиться с ней.

Я говорю сержанту:

— А ведьмы-то нет!

Он тычет пальцем, указывает на молоденького парнишку, который смирно сидит на своей лошади в