Сраженье — с грудью грудь — росло, ревя как пламя. Картечь английская сметала в прах каре. Знамена рваные метались, как в костре. И поле, полное бряцаньем, лязгом, стоном, Казалось кратером, безумно раскаленным, Куда вдруг рушились полки, куда подряд Валились, точно рожь, изведавшая град, Султаны пышные тамбурмажоров рдяных, — И кровь горячая ключом бурлила в ранах. Свирепая резня! Миг роковой! И вдруг Почуял вождь, что бой стал ускользать из рук, Что натиск ослабел. Вблизи, у косогора, Стояла гвардия — последняя опора! «Что ж, двинем гвардию», — сказал он. И тотчас Согласно лязгнула сталь сабель, медь кирас; Уланы двинулись, драгуны, кирасиры, Колонны гренадер, шатнулись канониры, С громами дружные, и медленно пошли, Как встарь — под Фридландом, Ваграмом, Риволи. И, зная, что идут на смерть, с грозой во взгляде, Пред божеством своим прошли как на параде, Крича: «Да здравствует наш император!» Гром Их кликов с музыкой рванулся напролом, И вот, презрев картечь, что била неустанно, Строй старой гвардии вступил в жерло вулкана. Увы! Наполеон, склонившись на эфес, Глядел: его полки, вступая в дымный лес, Где адским пламенем орудья грохотали, Его дивизии, отлитые из стали, Бесследно таяли одна вслед за другой, Бесследно таяли, как тает воск свечной. Шли, вскинув головы, в неколебимом строе. Никто не отступил. Мир вечный вам, герои! Смятенных корпусов глядела череда, Как бьется гвардия и гибнет. И тогда Свой безнадежный вопль метнула в дым и пламя Гигантка Паника с безумными глазами, Вся бледная, страша храбрейшие полки, Знамена гордые терзая на клочки, Огромным призраком из трепета и дыма Над сердцем армии взвилась неудержимо! Предстала, дикая, пред каждым рядовым, И руки вскинула, и крикнула: «Бежим!» — «Бежим!» — раздался крик тысячеустый. Люди, Внезапно одичав, смешались в общей груде, Как бы губительный по ним прошел самум. Средь ядер, жарких жерл, вконец теряя ум, То забиваясь в рожь, то в ров катясь со склона, Швыряя кивера, штыки, плащи, знамена, Под прусской саблею те воины — о стыд! — Дрожали, плакали, бежали. Как летит Под ярой бурею горящая солома, — Величье армии исчезло в миг разгрома. И поле скорбное, став достояньем лир, Узрело бегство тех, пред кем бежал весь мир! И сорок лет прошло, и этот край угрюмый, Равнина Ватерло, полна зловещей думой; Алтарь, где столько жертв снес богу человек, Трепещет, не забыв гигантов страшный бег! Наполеон глядел: неслись одним потоком Солдаты, маршалы, знамена; и в жестоком Томленье, чувствуя возврат былой тоски. Сказал он, руки вздев: «Мертвы мои полки, Я побежден! Моя империя разбилась! То не возмездье ли, о господи, свершилось?» И сквозь рыдания, рев пушек, стон и бред, Он голос услыхал, сказавший тяжко: «Нет». 3 Он рухнул. Бог связал Европу цепью новой. Есть в глубине морей, в просторах мглы свинцовой Скала ужасная — обломок древних лав… Судьба, взяв молоток и цепь и гвозди взяв, Того, кто молнию похитил с небосклона, На этот черный пик помчала непреклонно И приковала там, злым смехом подстрекнув Свирепость Англии, в него вонзившей клюв. О, траурный закат его звезды огромной! От утренней зари до поздней ночи темной Сплошь — одиночество, отчаянье, тюрьма; У двери — часовой, у горизонта — тьма. Утесы дикие, кусты, простор безбрежный, Порою паруса — надеждой безнадежной; Немолчный рокот волн, немолчный ветра вой… Прощай, пурпурный шелк палатки боевой, Прощай, скакун, кого касался цезарь шпорой! Где барабанный бой, внушавший дробью скорой Страх и отчаянье простертым королям? Где пчелы мантии? Где император сам? Вновь Бонапартом стал Наполеон Великий.
