Взамен бессильного Христа, святых, пророка — Там дьявол с Каином не распахнут широко? Какие крайности ужасные! Закон, Мечтам и помыслам горящий испокон Лучами счастия, любви, добросердечья, И — голос, где укор и горесть человечья. Мечтатели, борцы, чьей правдой мир дышал, Какой ценою вам достался идеал? Ценою крови, мук, ценою скорби многой. Увы, прогресса путь — сплошных могил дорога! Судите. Человек придавлен кабалой Первоначальных сил, создавших мир земной, И, чтоб исход найти, он должен, раб суровый, Сломить материю и взять ее в оковы. Вот он, с природою схватясь, напружил грудь. Увы, упрямую не так легко согнуть. За неизвестностью засело зло ночное; Мерещится весь мир огромной западнею; Пред тем, как присмиреть, вонзает людям в бок Свой страшный коготь сфинкс, коварен и жесток; Порой лукавит он, к себе маня на лоно, И откликается мечтатель и ученый На тот насмешливый и пагубный призыв, И победителям, в объятья их схватив, Ломает кости он. Двуличная стихия К себе влечет сердца и помыслы людские; Земными недрами навеки соблазнен Великий Эмпедокл; простором вод — Язон, И Гама, и Колумб, и паладин надменный Азорских островов, и Поло незабвенный; Стихией огненной — Фультон, и, напослед, Воздушной — Монгольфье; вступив на путь побед, Упорней человек, смелей, неутомимей. Но гляньте, сколько жертв принесено во имя Прогресса! До того чудовищен итог, Что смерть изумлена и озадачен рок! О, сколько сгинуло таинственно и глухо, До цели не дойдя! Открытье — это шлюха, Что душит в некий час любовников своих. Закон! Могилы все — приманка для живых; В сердцах великих страсть фанатиков таится, А бездны блеск влечет переступить границы. Те стали жертвами, другие — стать должны. Растут и множатся, как травы в дни весны, Уродства дикие. Зловещий рок — на страже! Развитью служит все — позор с бесстыдством даже. Разврат вселенную заполонил собой; Злодейство черное становится судьбой; Набухли ядами зародыши растленья. Что любишь, рождено предметом сожаленья. Лишь мука явственна — везде ее устав. Вступают в лучшее, крик ужаса издав; И служат худшему со скукой и тоскою Витая лестница, творение людское, Ныряет в ночь — и вновь ведет к лучам дневным. Перемежается хорошее с дурным. Убийство — благо: смерть спасением избрали, Скользит безвыходно по роковой спирали Закон моральных сил, исчезнуть обречен. В эпоху давнюю был Тир и был Сион, Где преступлению возмездье отвечало, — Резня, откуда брал расцвет свое начало. Плитняк истории, где грудой нечистот — Разврат, предательство, насилие и гнет, Где, грязь разворошив, всех цезарей колеса Промчались чередой, стремительно и косо, Где Борджа оставлял следы своих шагов… Он был бы мерзостной клоакою веков, Конюшней Авгия, зловонным стоком рока, Когда б его струей кровавого потока Не промывал господь. Ведь на крови взошли Рим и Венеция! И голос издали: Крыло и червь — в родстве. Век, распустивший крылья, — Дитя столетия, что ползало в бессилье, Мир к обновлению чрез ужасы идет. Он — поле мрачное, где пахарем — Нимрод. Цветенье зиждется на гнили, и природа В ней силы черпает, рождая год от года. Приходят к истине, неправду осознав. Род человеческий, чей след всегда кровав, Идет к развитию средь буйства бури грозной С проклятьем бешеным и с жалобою слезной. Высок и светел труд, работник — мрачен, дик. Чуть колесница в путь, он поднимает крик. Невольничество — шаг один от людоедства; И гильотина, вся багровая, — наследство Секиры и костра, стальных крюков и пик;
