Он стал набирать номер.
— Может быть, ты выронила ее в машине и она закатилась под сиденье? И вообще, какого черта ты таскаешь ее с собой, если она тебе так дорога?
Надя нажала на рычаг телефонного аппарата и взглянула на озадаченную физиономию Оуэна.
— Оставь телефон, Оуэн, — молвила она с тяжелым вздохом. — Музыка не потерялась в ресторане.
Надя подошла к окну и посмотрела на внутренний дворик. Справа виднелся уголок бассейна, чуть в стороне возвышались большие керамические вазы, а дальше, за решетчатой оградой, располагался теннисный корт. Дом Оуэна был больше, чем ресторан «Фоксчейз», и походил скорее на загородный особняк. Она прижалась лбом к стеклу и закрыла глаза.
— Музыка была в голове, — почти по слогам произнесла Надя.
— Если она была в голове, то каким образом ты могла потерять ее?
— Это-то мне и хочется выяснить.
Она повернулась и пожала плечами. За минувшие пять дней ничего не изменилось. Эни дважды ломал забор в загоне, ее отцу и дяде Рупе предложили два выгодных заказа, но потом сделка так и не состоялась, а в нынешнее утро мать сказала, что Микола уже два дня нигде не видели. Радостным было только одно сообщение — о том, что две ее песни уже переведены и записаны. Обычно на перевод уходило много времени. Другая трудность заключалась в том, чтобы слова сочетались с мелодией. Надя торопилась выполнить условия контракта, ведь деньги, полученные по нему, должны были пойти на покупку подержанного трактора, а также на приобретение двух маток для Эни. И все это могло сорваться из-за того, что она не в состоянии сочинить последнюю песню, которую надо закончить до октября.
— Почему ты думаешь, что именно я — причина потери?
— Потому что музыка звучала до тех пор, пока ты не поцеловал меня.
Физиономия Оуэна расплылась в широкой улыбке, а глаза заблестели от восторга.
— Значит, своим поцелуем я извлек из тебя музыку?
Надя возмутилась, увидев плотское выражение его глаз. Он не должен смотреть так, будто хочет ее объятий. Подбородок девушки дрогнул, когда Оуэн встал с кресла.
— Могу сказать только, — произнесла она, испугавшись его приближения, — что она звучала перед тем, как ты поцеловал меня.
— Меня еще никто не обвинял в подобном, — Оуэн старался говорить серьезно.
— Это была не просто музыка, Оуэн. Это было все мое состояние, — прерывающимся голосом произнесла Надя. — Музыка поддерживала не только меня, но и всю нашу семью.
Веселое выражение сошло с лица Оуэна. Она не шутила. Ее будущее автора и исполнительницы детских песен действительно оказалось под угрозой. Он приблизился к Наде и взял за руку.
— Прости, мне ужасно неприятно, что мой поцелуй вызвал такую реакцию. Странно, мы не ходили с тобой на танцы, не бывали в кино, не любовались звездами на ночном небе. Мы только обедали и беседовали не больше двух часов, перед тем как я поцеловал тебя.
Она посмотрела на руки Оуэна и покачала головой. Ее рука по сравнению с лапой Оуэна была маленькой и беспомощной. И вдруг Надя подумала: а что, если позволить Оуэну оказать ей материальную поддержку? Нет, на это она не пойдет. Надя отняла руку и чуть отпрянула.
Она передернула плечами и удивилась собственной глупости. Оуэн бедром привалился к краю стола и попытался найти хоть какое-то объяснение случившемуся.
— Может быть, ты потеряла писательское вдохновение?
— Я не писательница, Оуэн. Я композитор. Я слышу музыку. Будь все нормально, я могла бы стоять здесь и слышать музыку.
— Что, и кабинет издает какие-то звуки?
Надя оглядела просторную комнату.
— Видишь деревянные, полированные панели? — произнесла она, указывая на стены, на высокие, до потолка, книжные шкафы. — Они напевают мне. Солнечные лучи, проникая в твой кабинет через стеклянные двери, наполняют его светом и неслышной музыкой. Этот стол говорит о твоем присутствии, а бумаги и чертежи — о том, над чем ты работаешь. — Ее рука безжизненно упала. — Все здесь должно звучать, петь или исполнять для меня серенаду.
— А не трудно различать все эти непохожие звуки?
— Совсем нет, — выдохнула она, видя, как он посерьезнел. — Все убранство этого помещения — декорация. Стены, книги, стол, даже шторы поют каждый на свой лад, сливаясь в единую мелодию, в симфонию всех этих вещей.
Оуэн оглядел кабинет. Он никогда не думал, что предметы могут звучать.
— А что ты слышишь сейчас? — с любопытством спросил он.
Надя попыталась сосредоточиться. Она прижала руки к груди и закрыла глаза.
— Увы, ничего не слышу, кроме твоего голоса, — сказала она, медленно открывая глаза и смахивая слезы со щеки.
Он не мог безучастно видеть такое горе и, стараясь быть нежным и заботливым, прижал Надю к себе.
— Не волнуйся, мы отыщем твою музыку.
Подчиняясь его силе, Надя не сопротивлялась. Она устала, была напугана и, зажмурившись, уткнулась в плечо Оуэна. Холодная ткань сорочки успокоила жар разгоряченной щеки, а запах его одеколона, слегка отдававший лимоном, защекотал ноздри. Может быть, с помощью Оуэна ей удастся восстановить утраченную способность слышать музыку? Оуэн действительно необычный человек. Теперь ему стало ясно, о какой музыке она толковала. Надя теснее прижалась к его плечу и вздохнула.
Сильные пальцы бережно поглаживали ее спину, волосы, руки. Всхлипывания Нади отзывались щемящей болью в сердце Оуэна. Ведь ей пришлось переломить себя, думал он, набраться смелости, чтобы прийти и потребовать вернуть музыку. Он был бы рад сделать это, если бы только знал, что от него требуется. Оуэн нежно приподнял ее лицо за подбородок и внимательно вгляделся в черные грустные глаза. Уголки его губ дрогнули.
— Ты уверена, что мой поцелуй лишил тебя музыки?
— Уверена? И да и нет. Но это единственное, что хоть как-то объясняет случившееся. — Она откинула голову и поднесла руки к глазам. — Если не это, то что же?
Он усмехнулся.
— Мне следует снова поцеловать тебя. Как ты думаешь, музыка вернется?
Надя оттолкнула его.
— Откуда я знаю?
Объятия Оуэна окрепли.
— Мы могли бы попробовать снова.
Надя окинула взглядом кабинет.
— Попробовать снова что?
— Поцеловаться.
Одной рукой он держал ее за талию.
— Один поцелуй, Надя. Это так просто. — Указательным пальцем он провел по ее нижней губе. — Разве это повредит?
Не рехнулся ли он? Первый поцелуй отнял у нее музыку, а второй может лишить души.
— Не знаю, Оуэн. Это может стать опасным.
Большие черные глаза с мольбой уставились на него.
— Опасным? Вполне вероятно.
Он почти наверняка знал, чем грозит ему поцелуй: он может потерять рассудок. Аромат Нади, который Оуэн ощутил пять дней назад, как наваждение преследовал его, когда он ложился в свою одинокую постель. Но если поцелуй способен отнять музыку, то вдруг он и возвратит ее?
Оуэн вгляделся в манящий рот Нади.
— Почему бы нам не попробовать? — спросил он.
Надя кончиком языка облизала вдруг пересохшие губы. Может, он и впрямь прав? Она посмотрела на
