и облегченно расселся, вытянув под столом ноги. В общих чаепитиях он участия не принимал, а свое утреннее яблоко уже слопал. Вообще от дружного лабораторского коллектива Вадим держался на удалении, и к этому успели привыкнуть. К сожалению, приглушить громкость некоторых голосов было не так просто, как выключить тивишник.
— Слыхали? — зычно вопрошала Нонна. — Нынешней ночью еще одну шлюшку кончили! — Морщась, Вадим потянулся к наушникам. Сия габаритная, немолодая уже дама создавала половину шумового фона лаборатории, обладая лексиконом и резкостью суждений кормушечной раздатчицы, хотя на сей раз тема оказалась занятной: — Опять, говорят, разорвали в мелкие клоки, а по всем кускам — следы страшенных когтей. Во как, сограждане: нашлась наконец на них управа! Ходят, понимаешь, чуть не голыми, титьками трясут, задами вертят…
— А вам и завидно? — задорно вступила юная Асенька, всегдашняя оппонентка Нонны. — Для вас же любая молоденькая кралечка — шлюха!
— Это селедка вроде тебя — кралечка? — с пренебрежением фыркнула Нонна, выпячивая пышный бюст. — Сначала хотя бы замуж выберись, фифа!.. Я что скажу, — продолжала она, обращаясь к остальным, — давно пора за них взяться. Распустились, дальше некуда: на мужиках виснут, не успели познакомиться — в койку. Теперь у них гонору поубавится!..
Кажется, подобная перебранка и называлась у большинства «общением». Словно у склочных, однако прилипчивых шавок, подсовывающих любимую кость «предполагаемому противнику», чтобы возник повод полаяться всласть.
Не слушая больше, Вадим включил музыку и погрузился в работу. Все-таки он решил взяться за приемник, нацеленный на то «светлое настоящее», диалоги из которого иногда подслушивал. Конечно, мало шансов, что там его ждут, но вдруг? Если существует общепланетная сеть незаурядов, может, и он достоин в нее войти? А что до пресловутого прерывателя, так это, в общем, баловство подождем, человечество без него не обеднеет. На крайний случай сойдет и гипноз.
Итак, попробуем углубиться в себя еще раз — ведь тут сокрыто столько тайн! Что я ощущал, когда погружался мысле-облаком в тивишник? «Свет мой, зеркальце, скажи…» Именно что зеркало! — вдруг сообразил Вадим. Я сидел перед отсвечивающим экраном и словно наблюдал на нем свои отражения, зажившие в Зазеркалье собственной жизнью. Либо они и вправду плоды моей неуемной фантазии, либо те парни настолько схожи со мной, что облако без особенной настройки отзывается на их послания — точно естественный резонатор. Столь мощный телепатический посыл, что уже выходит на сознательный уровень. Но даже при полном подобии он возможен, только когда души соприкасаются оболочками… либо когда запускают друг в друга корни. А в чем дело тут: только ли в сходстве или еще и в усилении сигналов? И каким должно быть умение, чтобы пробиться сквозь наш мир? Сколько я знаю, здешняя среда не пропускает мысли — только отзвуки эмоций.
Однако там, перед экраном, присутствовало еще кое-что: стойкое ощущение чужого взгляда — действительно чужого, даже враждебного. Может, пока я играю в свои бирюльки, кто-нибудь наблюдает за мной оттуда, прикидывая: а не пора ли взять сего шустрика в оборот? И с теми ребятами он даже близко не стоял — просто так уж совпало в колдовском Зазеркалье: я вылавливаю одних, а кто-то ловит меня. То есть не одного меня, но всех вольнодумцев, застигнутых у тивишных экранов. Эдакий тысячеглазый страж-демон на службе у режима. Бред!..
Однако с тивишниками явно не все в порядке. Начать с того, что ими заменили прежние телевизоры, причем повсеместно. Собирали у граждан приемники, якобы для перенастройки, затем возвращали — уже модернизированными, с фиксированной частотой и без лишних регуляторов. Из новых деталей добавилась единственная — прилепленная к экрану и залитая в такой прочный пластик, что его не брал даже алмаз. Отключить ее было нельзя, поскольку тогда летела и трубка, однако реального смысла во вставке не мог обнаружить ни один нормальный спец. Предполагалось, она улучшает качество приема, — но поди проверь! Зато электричества вставка потребляла несуразно много, оставаясь при этом безмятежно прохладной, — будто преобразовывала его в иную энергию, не теряя ничего на тепло. «Может, в ней все дело?» — думал Вадим. И без вставки не возникло бы ни видений, ни ощущений? Как же она действует, интересно, — как улавливатель телепатем? Или это и есть та самая дверца в неведомое? Жаль, что ее нельзя вскрыть… и неспроста, видимо. Этот секрет для узкого круга, а значит, готовится очередная пакость.
Увлекшись, Вадим не сразу заметил, что единственный выход из его замечательной берложки перекрыт грузным телом. Перед ним стоял Толян, душка лабуправ, и бесшумно шлепал мягкими губами. Некоторое время Вадим с неудовольствием созерцал его, затем все-таки снял наушники. Но и тогда смысл слов, слетавших с энергично шевелящихся губ, дошел до него не сразу: быстро переключаться Вадим не умел. И чем глубже бывало погружение, тем дольше приходилось всплывать. Наконец он разобрал:
— …чего со мной делаешь, а? Сидел бы тихо, как все, — неужто так трудно? Сколько раз тебя прикрывал, помнишь?
— А? — тупо откликнулся Вадим — как бы издалека, еще не вынырнув толком. — Чего?
— Прикрывал я тебя? — переспросил Толян.
С покаянным вздохом Вадим подтвердил:
— Как же — было.
— И сколько можно? То на песенный фестиваль тебя вызывают, то с домовыми цапаешься… А знаешь, чего сказал про тебя Управитель?
— Что? — послушно спросил Вадим.
— Пусть, говорит, ваш самородок на Студии отоваривается, раз такой исключительный, но только я — это он говорит — только я про такого студийца что-то не слыхивал!
История повторяется, с усмешкой подумал Вадим, один в один. Господи, какие же они все-таки одинаковые!
— Так пусть и по…
— Слушай, не высовывайся, прошу тебя! — сказал Толян. — Я ж всегда тебя подстрахую, только не нарывайся, живи смирно.
— А кто против?
— Может, тебе заняться нечем? Так давай подброшу работенку, и даже не очень пыльную. Чего б ты хотел разработать?
— Да что тут можно разработать, Толик? — усмехнулся Вадим. — Мы ведь копировщики, будто не знаешь! Передираем с ворованных образцов.
Действительно, даже такой стимул — изобретать — у спецов отобрали. Не говоря о материальных. После короткого всплеска энтузиазма, незадолго до Отделения, в действие опять вступил проверенный принцип минимизации трудовых затрат. Теперь если и делалось новое, то в Институте. Вот где питомник гениев, аж завидки берут, — только где ж их прячут?
— Но ведь существует уйма безобидных, непредосудительных дел, — гнул свое Толян. — Почему, к примеру, тебе не собрать магнифон — с твоими руками это…
— У меня их три.
— Чего? — опешил Толян.
— Ну не рук же?
— Так собери еще. А то я один за всех бегаю! Видишь, — хмыкнул он, — даже похудел.
— А подарить тебе магни?
— Ну что ты опять, Вадим, — я же серьезно!..
— Я тоже. Кстати, как бы и магни вскоре не попали под запрет: все-таки размножение информации, пусть звуковой… А хочешь, смастрячу тебе видачок?
— Этого не хватало! — Толян даже отшатнулся от него. — Между прочим, а чем ты занят сейчас? Вот это что? — Он с опаской ткнул пальцем в незавершенный прерыватель. — Можешь мне объяснить?
— Могу продемонстрировать. На тебе — хочешь?
— Иди ты!
Неуклюже извернувшись, Толян подтащил под толстый зад табурет, грузно осел. Удивительно, но в лаборатории было тихо — время обеда, что ли?
— Хочу посоветоваться, — доверительно сообщил Толян. — Строго между нами, ладно?
