самых глубин, потому что такого взрыва страстей Вадим давно не наблюдал. Что бы сказал Марк, еще на лестнице заслышав вопли жены, а потом увидав ее в странном единении с массажистом? (Отдаваться ведь можно только старшим по званию, никак иначе, — раздать им последнюю честь.) И кто бы поверил, что между ними ничего не случилось?
Голая и мокрая, Алиса с непривычной заботливостью проводила Вадима до самого входа, без жалости закапав роскошный палас. А затем снова вернулась в ванну — добирать блаженства.
Зато нагрянувший раньше обычного Тим был настроен очень решительно, с порога атакуя хозяина:
— Ну ты, шизоид!.. Чего ты наплел вчера про свои дурные предчувствия? Впрочем, какими еще они могут быть — в такой голове!
— Бедняга, — рассмеялся Вадим. — Испереживался весь, да?
Свирепо клацнув зубами, гость обвалился в кресло, хлопнул на стол коробку с половинкой вафельного торта.
— Ну! — восхитился Вадим. — «Сегодня праздник у девчат!»
И только тогда Тим ухмыльнулся.
— Чай хочу, — отрывисто объявил он. — Настоящий, индийский — не нашу полову!.. Алиска снабдила, ведь так?
— А то! — Вадим кивнул под столик, где уже дымился чайник, распространяя вокруг соблазнительный аромат.
— Психолог, — с огорчением сообразил Тим. — Даже время подгадал, когда я прибегу!
— Не только время, — сказал Вадим, кивком же указывая на плоскую тарелку и пару блюдец с ложечками, расставленные по столу, — но и масштаб взятки. Я ведь давно тебя знаю, старичок.
— И черт с тобой! Разливай.
Первые глотки они сделали молча, следуя негласной традиции, затем Тим внезапно спросил:
— Что, до сих пор не можешь ее забыть?
— Ты о ком? — изобразил недоумение Вадим.
— Ладно, со мной-то можешь не притворяться! Я ведь помню, как разошлись наши тропки, и с тех пор мы словно бредем в разные стороны… к счастью, пока видим друг друга, когда оглядываемся.
— Да ты поэт, старичок! — усмехнулся Вадим. — Чего б тебе всерьез не заняться стихоплетством — глядишь, сгодился бы на Студии?
— Полный самоконтроль, надо же! — поразился Тим. — И все же то приключение затронуло тебя до нутра, и вот теперь наружу пробивается…
— Монстр?
— Уж и не знаю, как назвать. Пока ты просто добирал силы и чутья — еще бы ладно, спишем на странности. Затем принялся исцелять наложением дланей, не говоря о диагностике, — и через это мы проходили, таковые феномены науке известны, хотя не афишируются. Но прорицать! — Тим скорбно покачал головой: мол, даже не уговаривай.
— Моя интуиция тебя не смущает? — спросил Вадим.
— Смущает, и что?
— Ты ведь понимаешь ее как обычную способность к анализу, только реализуемую подсознательно, верно?
— Ну?
— А может, мой аналитический талант вырос уже настолько, что я могу прогнозировать будущее?
— Как некий сверхкомп?
— Примерно, — согласился Вадим. — Или другой вариант: представь, что где-то…
— …в темном-претемном лесу, — встрял Тим, — за полями, за долами, за высокими горами…
— …имеется громадный банк данных, куда свалена эта чудовищная груда программ, по которым существует и развивается наш мир, — и стоит там слегка покопаться…
— Боже, Лосина, да ты фаталист! — изумился спец.
— Конечно же, нет — иначе не стоило бы дергаться. Но почему не поверить в Рок как в некую мировую Программу, суммирующую все тенденции? Это ведь не отрицает свободы воли.
— Хочешь сказать, будто ты сию Программу ощущаешь? Ну, знаешь!
— Разве только я? Любой нормально настроенный разум провидит будущее хотя бы на несколько секунд — достаточный срок, чтобы не угодить под сорвавшийся сверху камень или избежать удара из-за угла. Беда в том, что нормальных становится все меньше, а значит, люди нее сильнее зависят от судьбы.
— А ты, стало быть, главный ее противник?
— Собственно, почему главный?
— Потому что пыжишься больше других.
— Это я-то? — усмехнулся Вадим и посетовал: — Honey, как ты не прав!
Не удержавшись, Тим хихикнул.
— В этом смысле нормальнее всех крутари, — добавил Вадим. — Наверное, потому, что рискуют чаще. К тому же свои цели они видят лучше и достигать их умеют. Другой вопрос — какими средствами.
— Насчет целей это в точку, — подтвердил гость. — Что умеют, то да!
— Собственно, ты о чем?
— Как всегда: о бабах.
— О господи…
— Ненавижу их! — признался Тим. — Эти твои крутари что коршуны: носятся на своих гребаных колесницах по улицам, а чуть проклюнется где свежачок поаппетитней — хвать и к себе в гнездо. Поглядеть же стало не на кого!
— Зато оставили умных, — усмехнулся Вадим. — Вот и радуйся, улучшай породу.
— На что мне умные — я сам такой! Человек ищет в других, чего в себе не хватает. Почему, ты думаешь, щупляки любят крупных?
— Ну, с крупными у тебя проблемы не возникнет.
— С толстыми! — возопил Тим. — С толстухами даже, с бабищами! Но не с рослыми, статными да здоровыми — этих ведь тоже разобрали. Не крутари, так «старшие братья» — и у тех губа не дура!
— Что ж, в этом есть глубокий природный смысл, — философски заметил Вадим. — Кто поживучей, отхватывает лучших самок, а проигравший — пусть себе плачет! Кому нужен твой ум, если ты не сможешь поднять потомство? Как говорят американцы: «Если ты умный, почему не богатый?»
— Потому что я не в Америке, — огрызнулся Тим.
— Ага, «здесь тебе не тут», — подхватил Вадим. — А стоит закинуть за океан, кэ-эк развернешься!.. Повезло американам, что тебя сбросили именно на нас, ударопрочных. А крутарей ты и сам боишься, верно?
— Я сказал: ненавижу!
— Это и значит: бояться. Разве нет?
— Дубье они, тупари, пр-р-римитивы!..
— Ты уверен? Тогда попробуй, встань с ними в ряд.
— Это как?
— Добейся, чтобы тебя уважали.
— Крутари, что ль? Они уважают тяжелый кулак.
— Ну, не только.
— А что еще? Груди по три кило и ноги от шеи?
— «Не судите, да не судимы будете!» — назидательно изрек Вадим.
— Каким еще свежачком порадуешь?
— «И что ты смотришь на сучок в глазе брата твоего, а бревна в твоем глазе не чувствуешь?» — с
